– Наверное, я смогу вам это доказать. Ну вот. Примерно через полчаса по Маячной пройдет парад в честь Четвертого июля. Стоит им повернуть головы – и они увидят парад, стоит встать – и они проследят за ним, да и дойти до парада недалеко – два небольших квартала. Так вот, спорим на кварту пива, они и головы не повернут.
– Ладно, не повернут, – сказал Ричард Фрост. – Ну и что из этого?
– Что из этого? – закричал Док. – Да просто они знают, что будет на параде. Знают, что впереди проедет мэр в машине, разукрашенной знаменами. За ним проскачет Длинный Боб на белом коне, с флагом. Потом – муниципалитет, потом две роты солдат из Президио, потом – Лоси с красными зонтиками, потом Рыцари-Храмовники, в белых страусовых перьях, с мечами в руках, потом Рыцари Колумба, в красных страусовых перьях, с мечами в руках. Мак с ребятами все это знают. Будет играть оркестр. Они все это уже видели. Им незачем смотреть.
– Нет на свете такого человека, которому незачем смотреть парад, – сказал Ричард Фрост.
– Ну – спорим?
– Ладно, спорим.
– Я всегда удивлялся, – сказал Док, – почему те качества, которыми мы восхищаемся – доброта, великодушие, щедрость, искренность, честность, чуткость, отзывчивость, – при нашей системе залог неудач. А те черты, которые мы презираем – грубость, жадность, собственничество, низость, эгоизм и мелочность, – способствуют успеху. И прекрасными качествами восхищаются, но предпочитают судьбу, обеспечиваемую иными чертами.
– Кому захочется быть хорошим и при этом голодать? – сказал Ричард Фрост.
– Э, не в голоде дело. Тут совсем другое. Губят себя, чтобы весь мир получить, совершенно добровольно и почти все – но не все. Повсюду на свете есть такие вот Мак с ребятами. Я видел одного такого мороженщика в Мексике и одного такого алеута на Аляске. Знаете, они хотели устроить для меня вечер, и почему-то у них не вышло. Но они хотели устроить для меня вечер. Был такой порыв. Послушайте-ка, – сказал Док, – кажется, оркестр? – Он быстро налил два стакана пива, и оба они с Ричардом Фростом приникли к окну.
Мак с ребятами уныло сидели на бревнах и смотрели на лабораторию. Звуки оркестра донеслись с Маячной, эхом от стен грянул барабанный бой. И вот из-за угла вынырнула машина мэра, и с радиатора свисали знамена и развевались на ветру. Потом – Длинный Боб на белом коне, с флагом, потом оркестр, потом солдаты, Лоси, Рыцари-Храмовники, Рыцари Колумба. Ричард и Док чуть не легли на подоконник, но смотрели они на тех, кто сидел на бревнах.
И ни одна голова не повернулась, не вытянулась ни одна шея. Парад прошествовал мимо, а они не шелохнулись. И парад удалился. Док выпил пиво, поднял два пальца, помахал ими и сказал:
– Ха! Ничего нет лучше первого глотка пива!
Ричард направился к двери:
– Вам какого?
– Такого же, – ласково сказал Док. Он улыбался в окно Маку с ребятами.
Легко сказать «время все залечит, все пройдет, все позабудется» и прочее, пока тебя самого не припечет; но когда припечет – и время не идет, и ничто не забывается, и все остается по-прежнему. Док не знал про боль обитателей Дворца, про их убийственное недовольство собою, а то бы уж он облегчил их участь. Мак с ребятами ничего не знали про чувства Дока, а то бы у них отлегло от сердца.
Настали черные дни. По пустырю угрюмо бродило зло. Сэм Мэллоу ругался с женой, и она все время плакала. Эхо отдавалось от стен, и плач шел будто из-под воды. Неприятности так и сыпались. Славный вышибала «Медвежьего флага» вышибал пьяного, не рассчитал силу, а тот возьми да сломай позвоночник. Пришлось Элфриду три раза таскаться в Салинас, кланяться – удовольствие маленькое. В общем-то он был прекрасный вышибала, никого не калечил. Каждое движение отработано – любо-дорого смотреть.
А тут еще группа благонамеренных дамочек потребовала спасти от гибели американское юношество и закрыть притоны разврата. Такое случалось примерно раз в году на мертвый сезон между Четвертым июля и окружной ярмаркой. Дора обычно на неделю закрывала «Медвежий флаг». Невелика беда, все равно у всех отпуска и можно подремонтировать водопровод, подклеить обои. Но тут дамочки прямо в крестовый поход двинулись. Жаждали крови. Лето выдалось скучное, их заела тоска. До того дошло, что пришлось им разъяснять, кому на самом деле принадлежат прибежища порока, что такое налоги и к каким осложнениям привело бы закрытие вертепов. Вот до чего дошло.
Дора закрылась на целых две недели. В Монтерее прошло три конференции, пока «Медвежий флаг» был закрыт. Поползли слухи, и сразу полетело пять конференций, намеченных на следующий год. Словом, хорошего мало. Доку пришлось взять заем в банке, чтоб заплатить за микроскоп, разбитый во время вечера, Элмер Рехатти лег спать на рельсах Тихоокеанской железной дороги и лишился обеих ног. Внезапный шторм ни с того ни с сего сорвал с якоря сейнер и два катера, покалечил и швырнул на берег Дель Монте.