Квартет

«Матушку Марфу владыка всегда посещал. И матушка предсказала ему патриаршество. Иносказательно говорила, притчами. А Владыка ей: «Матушка, замолчите, иначе я вас отлучу от Церкви»».

Думаю, настало, настало время завести аквариум.

Только вот рыбки у меня дохнут.

Глава 10 Дорога наизнанку

Я в монастыре уже довольно давно. Прошло много чистых, однообразных, ровных дней. И когда спрашивают, где работаю, порой отвечаю, что только в сектах. Это звучит эффектно, и я не распространяюсь. Да и спрашивают все реже, потому что не со столькими людьми я общаюсь, как раньше…

Светлое утро, косые лучи падают на стол — ложатся квадратами на стопку книг, просвечивают стакан с ручками, играют на бумажном золоте дареных иконок. Константин вышел из больницы. Бледный, он уже появляется в редакции. Муза Кузякина переметнулась в глянцевый православный журнал. Попугайчик отца Зосимы начал отчетливо произносить: «Пр-р-ривет». Отец Иоанн, веб-мастер, отправлен в скит за какую-то провинность…

— Скоро будем прощаться с Алексеем, — сказал Григорий, не поворачиваясь от компьютера, вскользь. — Звать его будем по-другому… А новое имя ведает только святой отец.

— А разве еще не пострижен? — удивилась Надежда.

— О ком вы говорите? — спросила я, с трудом отрываясь от работы.

— Об Алексее.

— О каком Алексее?

— Ну ты даешь.

Послушай, небесный Господин. Когда я точно узнаю, что Ты хорошо видел меня у умывальника в ту минуту, мы с Тобой легко посмеемся, и смех будет мягок, ангелы плеснут крыльями.

Мне довелось тут на службе — год за триста — почитать всякого. То очевидец и участник перезахоронения праха Деникина и Ильина рассусоливает о благодатном дождике, который, подобно росе, покрыл гробы и чудесным образом внезапно прекратился. То очеркист-филолог титулует Анну Ахматову глубоко христианским поэтом, возмущается Маяковским как инфернальным исчадием и называет его самоубийство законной Божьей карой. Или литератор, принявший сан, рассказывает, что его рукоположили неожиданно для него самого. И так далее. Но мы-то с Тобой знаем, что это еще не вся Твоя Церковь.

И все же Ты делаешь нечто такое, что я по своему скудоумию пока не могу понять, прости.

Стала перебирать домашнюю библиотеку. Паковать в ящики всякое лишнее, в основном, надо заметить, — современное. Все больше на белой бумаге да в твердом переплете: Бенаквисту всякую, Эку ненужную, Коэлью непотребную. И откуда дома скопилось этого. Стыдно признаваться, что просматриваешь подобное. Решила — в изоленту, на антресоли. Можно и выкинуть, но дурное воспитание — не позволяет книги выкидывать. А раздавать — хлопотно и не хочется, правду сказать, еще кому-то все то же самое давать, показывать, празднословие распространять, множить.

С каждой полки что-нибудь да годилось в ящики. Вот уж поистине береги ум от ненужного, праздного чтения.

Заодно, прошерстив полки, обнаружила, как много нечитаного, а необходимого. Достоевский. Античные критики христианства, редкое издание. Шекспир. «Соборян» Лескова искала две недели назад — в полной была уверенности, нет их дома. Обнаружились.

Неужели так и пройдет жизнь, просочится сквозь пальцы, вся — на глупости употребленная. На мелкое чтение, бессмысленную возню, переливание из пустого в порожнее.

На сайте редактировала материал про Суздаль. Один из монастырей той богатой, изобильной некогда земли, сказано, имел большую библиотеку. Не меньше, чем другие, мол, процветающие монастыри той поры.

Триста книг.

Я размечталась сразу. Ведь что за книги наверняка то были… Уж книга если — так книга. Настоящая, подлинная, веская. Широкая, как камень в фундаменте, прочная, как бронзовый колокол. И каждое слово в ней священным было, на всех своих двенадцати лапах твердо стояло, веяло дыханием Бога. Не четвертькнига, не плюнь-книга, на которую посмотришь и — не решишь, книга это вообще или так, черт-те что и сбоку бантик.

Расходились с очередного импровизированного собрания. Я выставила на сайт новость, подписала: «братия монастыря». Алексей вернулся, всех проводив, сел в кресло и налил еще одну чашку кофе. Я «разлогинилась» и поднялась.

— Я знал, что ты будешь у нас работать, — неожиданно проговорил он. — Но будь готова, что тебя в конце концов определят в некий стан. Вот знакомый, виделись однажды в жизни, а встретил меня через пять лет и говорит: «А, с тобой ясно…» Пока ты не проявляешь себя, непонятно, как к тебе относиться, а потом сразу некоторые вещи встают на места у людей в головах. И возможны разные вызовы. Мы все слабы еще, как необученные солдаты.

Я хотела спросить о постриге, но не решалась.