Квартира

— Ни на ком он не женится, — отрезал Фролов. — У него институт еще впереди, некогда за юбками бегать.

— Ой, да ладно тебе. Институт — это самое время. Вот в нашем возрасте романтические подвиги уже не с руки, а у Ваньки все впереди.

Фролов вспомнил про Ванькину Оксану и вчерашнюю ссору с женой, насупился и свернул разговор.

— Ладно, пойду я работать.

— Ты что, обиделся?

— Нет. Просто работать пора.

— Хочешь, достану для тебя адрес этого Семена?

— Нет, не беспокойся. Понадобится — сам найду.

— Воля твоя, — неодобрительно сказал Егоров. — Но если что, обращайся.

* * *

День был долгий и скверный. Фролов, разбирая бумаги, то и дело возвращался мыслями к Егорову, и с каждой минутой настроение неудержимо портилось. Идти домой ему не хотелось. Отвлечься тоже было не на что. К шести, когда отдел опустел, он закончил план сверки, но все еще не ушел. На столе перед ним лежало стекло, а под стеклом — всякая дребедень: расписание трамваев, календарик и блеклая фотокарточка, где Фролов стоял на Ванькиной линейке рядом с Леной.

Некогда эти мелочи казались ему симпатичными. Все такое мелкое, грошовое, неинтересное. Зачем он положил сюда фотографию с Леной? Ваньки в кадре не было, вокруг мелькала ничем не примечательная линейка седьмого, что ли, класса; Лена на фотокарточке выглядела усталой, а Фролов — насупленным.

— Ух ты, Палыч! А я думал, все ушли.

Фролов вздрогнул и оторвал взгляд от фотокарточки под стеклом. В дверном проеме стоял взмыленный Ебелкин. Он держал за руку маленькую глазастую девочку с двумя белыми бантами.

— Здрасьте, — пролепетала девочка.

— Здрасьте, — сказал Фролов.

Ебелкин бросился к своему столу и запыхтел, выдвигая ящики.

— Представляешь, я ключи потерял… Пфф. Дырявая голова!.. Говорю охраннику: у меня запасные ключи в кабинете, без них домой не могу попасть. А он уперся рогом: нет, мол, все уже ушли. Вот сволочь, ты подумай. Как же ушли, если свет горит?

Как обычно, бегая по кабинету, Ебелкин производил много лишних звуков.

— А я и не знал, что это ты здесь. Думал, Петрович.

— Да, я… надо было задержаться.

— Палыч, ты мои ключи запасные не видел?.. А вот же они! — Ебелкин издал победный клич. — Фух, а я уже перепугался… Не на улице же ночевать… А ты чего так поздно тут сидишь? — Ебелкин скользнул взглядом по бумагам и изменился в лице. — Ёлки-моталки. Ты что, работу за нас доделываешь?

— Нет-нет… то есть да, но я уже доделал. Не страшно.

Ебелкин искренне расстроился.

— Палыч, прости, пожалуйста. Я с этой школой скоро башку потеряю. Все забыл.

Заперев кабинет, они вышли в темный коридор. Ебелкин тарахтел про школу и первоклашек. Лерочка держалась за его руку и с любопытством глазела по сторонам. Фролов тоскливо подумал, успеет ли в гастроном. Пожалуй, уже нет, но и ладно.

Он чувствовал себя усталым и разбитым. Ебелкин продолжал что-то рассказывать. Из вежливости Фролов кивал, делая вид, что слушает, а про себя с тоской думал: похоже, все-таки придется ехать домой. Сколько уже, шесть? Половина седьмого? Впереди долгий безрадостный вечер. Скорей бы все решилось с квартирой; получив квартиру, он, по крайней мере, какое-то время будет занят ремонтом. Будет приходить домой и что-то подклеивать, подпиливать, вешать полочки, разбирать ящички. Найдет себе занятие месяца на три вперед. А там уже зима кончится. Весной всегда легче.

Они дошли до остановки. Ебелкин наклонился, чтобы поправить воротничок на школьной форме Лерочки; она послушно подставила ему шею. Фролов посмотрел на них, и вдруг без предупреждения навалилось отчаяние. Он сам не понял, откуда оно взялось.

Вот же сучья жизнь; ведь были времена, когда и он вот так носился с сыном, поправлял ему воротничок, забирал из школы. Теперь все ушло. Следующим летом после долгих уговоров Ваня сдастся, уедет в Москву или Ленинград, а Фролов с Леной разойдутся по комнатам с чувством выполненного долга.

Они закончат ремонт, встанут в очередь на румынский сервант. Потом, может быть, начнут копить на машину. Проживут остаток своих дней, периодически встречаясь в коридоре и в ванной. Ванька будет приезжать на каникулы, потом найдет себе кого-нибудь в Москве, женится, устроится на работу. Фроловы будут ходить в гости к Егоровым и тужиться, изображая какую-никакую пару. Егоров продолжит зубоскалить. Ляля продолжит с ним мучиться. Квартира Фроловых потом достанется Ване или Ваниным детям — при условии, что те захотят в ней прописаться. Потом они придумают хитрую схему с разменом и доплатами, чтобы жить в Москве или Ленинграде.

И это — хороший исход, правильный исход. Он с детства знал, что именно так и следует жить: обязательно в браке, твердо стоя на ногах, думая о будущем, все отдавая детям. А куда еще деваться? Нет других путей, колея одна, и с нее не съехать. Теперь он почти добрался до нужной цели, и вроде жаловаться было не на что.