Квартира 302

– Мистер? – окликнул Генри. Человек подскочил на месте, словно получил подзатыльник, и моментально развернулся. Толстое лицо было перекошено ужасом. Оно вселяло только отвращение, и Генри поборол в себе порыв отойти от глазка.

– Не бойтесь, это я. Я в центральной комнате. Похоже, отсюда раньше охрана вела наблюдение.

– В-вы? – он поднял взгляд к глазку и перекрестился трясущимися пальцами. – Господи, я уж подумал…

– Слушайте, мистер. Похоже, я знаю, как вас оттуда выпустить. На полу вашей камеры есть круглое углубление? Мне отсюда не видно.

– А? – голос оставался дрожащим и писклявым. Толстяк взирал на глазок, как туземец на золотого идола.

– Круглое углубление. В центре пола.

Ну смотри же!

Человек посмотрел под ноги. Взгляд сначала недоумённо упёрся на носки собственных ботинок, но потом двинулся дальше. И там на чём-то застрял.

– Да! – закричал он. – Есть! Круглое углубление!

– Хорошо, – сказал Генри. Он мог бы объяснить узнику, что собирается делать, но решил, что в нынешнем положении дел легче будет читать обезьяне том Шекспира. Он только надеялся, что того не хватит инфаркт, когда камера придёт в движение. Должна была прийти.

– Стойте у двери, не двигайтесь.

Генри вернулся в центр комнаты к красному вентилю. Он был почти уверен, что знает, для чего она предназначена, и раскрыл секрет дьявольского механизма тюрьмы.

Дыры на дне камер… Он догадался об их назначении ещё тогда, увидев «труповозки». В дыры скидывали трупы. Если заключённый умирал на третьем этаже, то его без лишних свидетелей можно было проводить в трупохранилище, не волоча тело по винтовой лестнице, огибающей тюрьму. И порукой тому были эти вентили.

Он крутанул вентиль вправо с омерзением, какое возникает, когда становишься участником противоестественного действа. Раздался скрежет, заполонивший тёмную комнату, и Генри остался в полной тьме. Сердце замерло… но через секунду глазки вновь начали струить матовый свет. Камеры сдвинулись по кругу вправо. Из-за стены заорал благим матом толстяк. Не обращая внимания на вопли, Генри повторил простое действие ещё три раза. Камеры покорно сместились вокруг центральной оси, как детская игрушка-пирамидка. Рано или поздно дыры на этажах должны были совпасть, открывая путь вниз. Так начальники тюрьмы избавлялись от трупов. Охранники фиксировали смерть со своего убежища, где, попивая кофе, вращали вентили. Бездыханное тело попадало сначала во второй этаж… в первый… в подвал, а там его уже ждала приготовленная для него труповозка.

Что потом? Крематорий? Цинковый гроб с порядковым номером вместо имени? Или же мертвец отправлялся в дальнейший полёт – и теперь уже пунктом назначения были глубины озера? Почему-то Генри казалось, что последняя версия ближе к истине.

Он с ожесточением вывернул ручку последний раз. Скрежет на этот раз был громче, и вместе с тем он услышал удивлённое оханье узника. Он представлял эту картину – посредине пола возникает спасительная дыра, как по мановению волшебной палочки. Есть чему поразиться. Он бы и сам наверняка не остался безмятежным. По правде говоря, он не был безмятежен и сейчас – его воротило. Он не мог представить, каким отродьем дьявола нужно быть, чтобы соорудить подобный дом смерти. Соорудить – и успешно эксплуатировать…

– Мне прыгать?

Голос толстяка оживился, в нём появилась надежда. Ну хоть что-то хорошее. Генри вздохнул и подошёл к глазку, отсчитав четыре отверстия направо от прежнего места.

– Да. Постарайтесь ничего не ушибить, там довольно высоко. И ждите меня, я сейчас спущусь.

– Хорошо, – он увидел, как тот нервно облизнул губы. – Хорошо.

9

Хотя Генри и спешил выбраться из комнаты для палачей, он не успел добраться до освобождённого человека первым. Его опередили. Спускаясь по лестнице, он увидел в коридоре странную и в чём-то зловещую картину: толстяк стоял на коленях, прижав обе руки к груди, и смотрел перед собой. Губы беспрестанно шевелились, словно он читал молитву в церкви. Но вряд ли во время чтения молитвы полагалось иметь такое затравленное лицо. Он не отрывал взгляда от дальнего конца коридора, где висел сумрак. Генри машинально посмотрел туда. Поначалу ему показалось, что в коридоре ничего нет, и толстяк просто впал в прострацию… но затем он увидел. Мальчик в полосатой водолазке почти сливался с темнотой, но блестящие пуговкой глаза выдавали его. Он смотрел на толстяка, потерявшего дар речи от страха, и на его хмуром лице ничего не отражалось. Абсолютное спокойствие; казалось, мальчик даже не дышит. Генри остановился под лестницей, не зная, что делать. Заметив его, малыш едва заметно кивнул (Генри оценил этот жест как приветствие), с достоинством развернулся и ушёл за двустворчатую дверь в конце коридора. Хотя дверь была большой и тяжёлой, она считай что сама распахнулась под рукой мальчугана.

Толстяк застонал – то ли от облегчения, то ли от разочарования, – и закрыл лицо руками. На шее блестели прозрачные росинки пота. Генри осторожно спросил:

– Кто этот мальчик?

Он ожидал, что человек опять дёрнется и заорёт, но он даже не отнял ладоней с лица: