Квартира. Карьера. И три кавалера

Дальше все разошлись по кроватям. У Кати был билет на дневной поезд. Тогда он отправлялся гораздо раньше, чем сейчас. Или был проходящим? «Не увязай в мелочах, – скомандовала себе Трифонова. – То настроение неповторимо, ты его не восстановишь. Получится сегодняшнее настроение по поводу воспоминаний о том, прежнем. Факты давай, информация нужна». Кажется, с семьей было невыносимо, и она вновь отправилась в парк, над которым незримо летал тихий ангел. За это время папа куда-то вышел? Да, вероятно, потому что она прямо спросила у мамы, что с ним творится. Почему он корчит из себя умирающего, хотя у него прекрасный цвет лица, нормальные кожа, волосы, ногти, чистые склеры? И главное, почему женщины ему подыгрывают? Ага, в сущности с маминых объяснений и надо было начинать. Она застукала папу в гараже с молодой бабенкой. Увлеченно трахались без вариантов. Пока скандалили, незадачливому донжуану стало очень и очень плохо. Вызвали «Скорую», отвезли в больницу, удалили желчный пузырь. Любовница бегала вокруг лечебного учреждения, скрывалась от мамы в кустах, но ее в палату наверняка не пустили. Мама забрала папу домой после выписки. И по наущению бабушки принялась денно и нощно внушать, что операция – это кара божья за измену. И что он болен, болен, болен! Только уход еще не простившей, но не исключено, что готовящейся к этому великодушному акту жены может спасти его, продлить грустные нездоровые дни.

Катя тогда сказала, что они с бабушкой затеяли несусветную глупость. Мужик рано или поздно оценит свое состояние адекватно. И тогда обидится за то, что ему внушали. Потому что порядочные люди должны стараться ободрить и развеселить даже истинно больного, а не хоронить заживо здорового. И лучше бы мама занялась собой. Девушка помнила, как уязвленная женщина завизжала: «Так, значит, я сама виновата во всем?! И ты туда же?!» Катя сбежала. Объяснить что бы то ни было возможностей не предвиделось.

Она не ошиблась, все вышло по ее предсказанию. Медицинская сестра со стажем, что поделаешь. Через год без табака, алкоголя, жирного, сладкого и прочих вредностей папа начал ощущать такие приливы желания свернуть несколько гор, что без ведома мамы навестил доктора. Тот добродушно посоветовал ему не стесняться никакой физической активности – горы так горы. Заодно не возбранялось поворачивать реки и прорубаться сквозь джунгли. «Когда он ушел? – думала Катя. – Сразу или они с мамой еще долго ругались и упрекали друг друга? Куда? К прежней любовнице или нашлась другая? Впрочем, именно это не имеет никакого значения». Ей стало неприятно. Мама тогда напирала на то, что пассия неверного мужа чуть старше его дочери. Той надлежало ужасаться, краснеть и ахать. А Трифонова, в жизни которой уже случился Андрей Валерьянович Голубев, и сорок лет между ними не мешали ему быть великолепным любовником, едва сдерживалась, чтобы не брякнуть нахально: «При чем тут возраст?»

К тому моменту, когда раздался короткий единственный звонок в дверь, Катя неплохо представляла себе обстановку. Недокрасившая ресницы и губы мама что-то истерически уронила в спальне. Бабушка ворчала: «Явился – не запылился, людоед чертов». И не спешила открывать. Пришлось Кате. Папа наконец-то был прежним – обаятельно улыбчивый, готовый мирить всех со всеми, светлый какой-то. Не то что три года назад. Они обнялись, и девушка впервые за утро услышала радостное:

– Катюша, доченька… Дай-ка я посмотрю на тебя… Красавица моя, умница… Соскучился страшно… Как там Москва?

– Стоит, пап.

– Бдительно следи, чтобы продолжала в том же духе. Иначе где ты будешь жить?

Они тихонько рассмеялись и вошли в гостиную.

– Сейчас чай принесу, – зловеще пригрозила бабушка.

– Бабуль, не надо, – сказала внучка. – Никому ничего в глотку не полезет. Зачем давиться-то? Приступим к переговорам, а то я через несколько часов уеду.

Вышла мама. Ее стройнило черное платье, черные колготки и туфли на невысоких, но все-таки каблуках. Немного пудры и румян, лиловатая помада – она выглядела свежей и милой. Катя быстро взглянула на равнодушного папу и тоскливо констатировала про себя: «Поздняк метаться». Оказалось, что все шевеления уже бессмысленны. Родители развелись месяц назад.

– Я тронута, что вы решили сообщить мне об этом устно, – прижала руки к груди Катя. – Теперь могли бы и отписаться.

– Извини, доченька. Не хотелось втягивать тебя в наш кромешный ад. Тебе там одной за место под солнцем биться и так несладко, – откликнулся папа.

– А чем бы ты помогла? – сильно и насмешливо поинтересовалась мама.

– Ничем. Вы – взрослые нормальные люди, в состоянии разобраться во всем сами. Для меня вы мама и папа, друг для друга – мужчина и женщина. Ничье вмешательство не помогло бы.

– Ты же занята постоянно. И потребовала, чтобы три года, пока учишься, тебя не трогали. Из квартиры выписалась тайно. Где живешь, мы не имеем понятия. Тебе вообще уже много лет нет до семьи никакого дела, – мама явно не могла остановиться. Ей нужна была дополнительная виновница ее страданий.

«Семье до меня тоже», – чуть не вырвалось у Кати.