А потом, в кафешке, она пичкала Риту пирожными, чёрным кофе, и ликёру купила вишневого, и по руке её гладила всё время. А потом разревелась, обняв подругу и причитая: «Ритка, ну как же так, ну что же делать-то теперь, а?» А та гладила Майку по голове напряжённой рукой и успокаивала: «Ничего, ничего, я справляюсь. И Мария Сергеевна мне помогает!» Не могла она тогда реветь вместе с Майкой. Если бы разревелась, растеклась бы мокрой лужею, то вряд ли удалось бы ей собраться обратно. Майка, видно, что-то такое почувствовала, потому что быстро прекратила реветь и, пошмыгивая распухшим носом, вручила Рите толстенькую пачку пятисоток: «Вот, на лекарства. Я премию получила за последние исследования. И не вздумай отказываться». Рита и не вздумала. Долгая болезнь матери сожрала все их тюменские накопления, и она уже влезла в долги, взяв в местном банке грабительский кредит под сорок процентов годовых.
– Слушай, повезло всё-таки тебе с этой квартирой, правда? – сказала Майка сонным уже голосом.
– Да, повезло. Я и не мечтала, что буду в центре Москвы жить. Может, после своих джунглей поживешь у меня хоть немного? – спросила Рита.
– Да не вопрос, – пробормотала подруга и затихла. Заснула, наверное. А Ритка так и не заснула. Она вспоминала родителей и чувствовала, что сегодняшний Майкин визит будто расшатал в ней какую-то плотину, и что теперь она сможет вспоминать отца и думать о маме без чувства безвозвратной, окончательной, неисправимой потери.
**
Ритка так и проворочалась, отсчитывая далёкие удары курантов, пока к ним не присоединился звонок будильника. Потом хлопотала с ранним завтраком, вызывала для Майки такси («Буду я ещё до Шереметьево на всяких метро-автобусах добираться! Опоздаю на самолёт – вся экономия боком выйдет!»), потом сама собиралась, наспех кидая в сумку всё, что не успела собрать вчера, отвлечённая Майкиным визитом. Самой Ритке платить за такси восемьсот рублей было жаль, поэтому она вышла из дома в восемь, за четыре часа до вылета, добралась в метро до «Павелецкой», потом ехала в скоростной электричке до Домодедово – надо было успеть заранее, билеты-то у неё! Потом встречала шефа, потом проходила регистрацию. И только потом расслабилась. Всё, успела!
– Рита, до посадки еще больше часа, я предлагаю сходить в кафе, перекусить, – сказал шеф. Произнёс первую фразу за всё время, если не считать «здравствуйте» и «пойдёмте».
– Пойдёмте, – отозвалась Рита. Есть действительно хотелось.
Они зашли в какую-то выгородку: часть зала была обнесена забором-плетнем, поверху натыканы пластмассовые подсолнухи и пара крынок. Внутри – несколько столиков, в углу – телега с горшками и тарелками. В тарелки горкой навалены всякие салаты-винегреты. Какой-то пожилой господин накладывал себе из горшка варёный картофель.
К столику подскочил официант, одетый в косоворотку, эдакий добрый молодец. И положил перед ними две папочки в обложках, оформленных под бересту:
– Пожалуйста, меню!
– Рита, вы хотите заказать что-нибудь горячее? – спросил шеф. – Или предпочтёте телегу?
– Телегу? – не поняла Ритка.
– Ну вон, видите, где закуски расставлены. Можно подходить и набирать всё, что нравится. Или горячее закажем?
– А мы успеем до самолета? – засомневалась девушка. – Меньше часа до вылета осталось, а нам ещё таможню проходить.
– Действительно, – согласился шеф и распорядился: – две телеги и два кофе… Вы же кофе будете?
– Буду, – кивнула Рита, которой стало всё равно, что пить. Она вдруг отчётливо вспомнила, что оставила свои транквилизаторы в ванной на полочке. И как же она будет лететь без таблеток?
– Одну минуточку, – слегка поклонился «добрый молодец» и исчез. А шеф достал из портфеля газету и спросил, разворачивая страницы:
– У вас что-то случилось?
– Нет. Почему вы так решили?
– Вы побледнели, и у вас глаза застыли.
– А, это… Я вспомнила, что не взяла успокоительное. Я очень, просто панически, боюсь летать.
– Да? – повел на неё бровью шеф и уткнулся в свою газету. А когда официант принес приборы и две пустые тарелки попросил:
– И принесите ещё пятьдесят граммов коньяку. Пойдёмте, Рита, посмотрим, что они там наготовили.
Он первым поднялся из-за стола, отправившись к телеге с горшками. Рита поплелась следом и безучастно оглядела русскую версию «шведского стола»: капуста свежая, капуста квашенная, огурцы, помидоры, зелёная редька с какими-то сухариками, грибы, ещё какие-то салаты наструганы, селёдка. В горшках – картошка и гречневая каша. Есть ей совершенно расхотелось – желудок сводило от ужаса предстоящего полёта.
– Ну что же вы? Выбирайте! – посмотрел на Риту шеф. Он уже выкладывал на тарелке натюрморт из картошки, селёдки, огурчика и винегрета. Рита из вежливости тоже положила себе на тарелку полкартошечки, половинку помидора, измазанного тертым сыром с майонезом, и три крупные черные маслины («Тоже мне, русская кухня, с маслинами!»).
– А теперь пейте, – велел шеф, когда они вернулись за столик, и указал на стопочку с коньяком, которая повилась на столе, пока они бродили вокруг телеги.
– Спасибо, я не пью…