Квартира с привидениями (сборник)

– Вот, гостей тебе привела, – с порога заявляет она.

А я, как загипнотизированная, смотрю на мальчика. Уже с первого взгляда он удивительно напоминает мне фотографию, хранящуюся в старом альбоме. На ней Феде лет шесть…

Браки совершаются на небесах притча

У Мендельсона – знаменитого всем известного немецкого композитора был дедушка – Мозес Мендельсон. Мозес Мендельсон был, мягко говоря, некрасивым. Мало того, он был небольшого роста, а на спине возвышался уродливый горб. Как-то раз, Мозес Мендельсон приехал в гости к купцу, а у купца была прелестная дочь Фрумтье.

Юный Мозес был покорен. Но девушка на него даже не могла смотреть, старалась уйти из комнаты, стоило ему войти, настолько он был ей неприятен. Он не смог с ней заговорить в течение всего вечера.

Пришло время уезжать, Мозес понимал, что сердце его навсегда принадлежит только ей. Боль расставания придала ему храбрости, и Мозес зашел к ней в комнату, чтоб сказать хоть несколько слов на прощанье. Воспитанность и застенчивость девушки не позволили ей выгнать непрошеного гостя. Но разговаривать с ним она отказывалась, она даже не могла поднять на него свои прекрасные глаза, настолько он был уродлив и неприятен. В конце концов, практически отчаявшись получить ответ, Мозес спросил: «Милая Фрумтье, верите ли Вы, что браки совершаются на Небесах?»

– Верю, – призналась Фрумтье, не глядя на него. – А вы?

– Конечно, верю, – ответил Мозес. – Знаете ли Вы, что всякий раз, когда мальчик должен родиться, Всевышний на небесах рассказывает ему, на какой девочке ему предстоит жениться? Мне тоже показали мою будущую невесту, а Господь вынес вердикт: «Знай, что твоя жена будет горбатой». Тогда я воскликнул:«Умоляю, Господи, нет!!! Горбатая женщина – это ужасно! Прошу Тебя, Боже, отдай горб мне, пусть я буду горбатый и уродливый, а она пусть будет красавицей!»

Фрумтье впервые подняла на него свои прекрасные глаза, и где-то в глубине ее души шевельнулось смутное воспоминание.

Она протянула Мозесу руку, а позже стала ему любящей и преданной женой.

В темноте или Камера обскура

Люблю летним утром выйти на балкон. Совсем рядом небольшая тополиная роща. А если это утро ещё и воскресное! Можно беззаботно слушать шуршание листьев, гомон птиц, смотреть на солнце. Оно медленно всплывает из-за деревьев, и тёплые лучи касаются рук, лица… А вечером мы пойдём с Мишей слушать симфонический оркестр.

Всё же воскресный день – это блаженство…

– Лиля, тебя к телефону, – прерывает мою идиллию муж.

Неисправимый альтруист и мой бывший однокурсник, Марат Беридзе, просит меня прийти к нему в хоспис.

– Лиль, мне очень нужна твоя помощь! Здесь такая ситуация… Приходи, пожалуйста. Я всё объясню на месте.

Знаю его всю свою сознательную жизнь: садик, школа, институт… Михаил всё это прекрасно понимает и любит Марата – заводилу всех наших посиделок, помощника в любых затруднениях. Но сегодня мой муж, вдруг, теряет самообладание и возмущается. Куда делась его рассудительность.

– Я пойду с тобой! Мне надоел этот твой Марат. Я хочу посмотреть в его наглые глаза. В воскресенье, он бы мог и не беспокоить тебя.

– Пойми, Марат не будет просить без крайней нужды. Ну, Миш… – встав на цыпочки, обвиваю руками шею мужа.

– Хитрюга, ладно, беги, – меняет гнев на милость мой благоверный, – но не пропадай надолго, помни обо мне.

– Пока-пока, любимый! Я всегда помню о тебе.

Марат встретил меня у входа в хоспис. Курил на крыльце.

Как оказался этот блестящий студент главврачом печального заведения… До сих пор удивляюсь. Ему светила аспирантура. Сам он отшучивается, говорит, что отдаёт долг своим родителям и геронтологии. А о деталях я и не расспрашиваю.

Захожу к нему иногда, слушаю душещипательные истории. Случаются и дружеские отношения. Именно такие сложились у меня с Эммой Игнатьевной.

Одинокая женщина восьмидесяти лет, на удивление моложавая, оказалась здесь по направлению Управления Культуры. Долгие годы руководила этой славной структурой.

В хосписе она держалась особняком. Ни с кем дружбы не водила. Соседкам очень не нравилось, что она тщательно ухаживает за собой. Умудряется всегда быть со вкусом подкрашенной, причёсанной, аккуратно одетой.

Марат, чутко понимая взрывоопасность ситуации, познакомил нас. И я стала регулярно к ней заходить. Мы беседовали о литературе, музыке, театре, философии, моде. Я приносила ей иногда косметику, фрукты. Только никогда мы не говорили о её тяжёлой болезни и о её семье.

Сегодня мой друг особенно взволнован. Мы сидим в его кабинете. Марат вынимает из пачки сигарету и засовывает торопливо обратно, неловко обламывая.

– Лиля, Эмме Игнатьевне ночью было очень плохо, сегодня с утра она уже несколько раз теряла сознание. Пришлось перевести её в отдельную палату, накачали её лекарствами… Я, да и она, по-моему, понимаем, что часы её сочтены. Она просила пригласить тебя. Ты уж извини, что нарушил твои планы… Я не мог ей отказать.

– Конечно, Марат, – спешу я прервать его. – Ты всё правильно сделал.