Читаем Квартира в наперстке полностью

Над столом я пристрою гладильную доску, обтянутую стеклотканью. Она, как и доска для мокрой посуды, будет подниматься к стене. Окно в кухне хоть и низкое, но все же позволяет устроить под ним ящик, в который можно поместить корзину для овощей из оцинкованной проволоки, материал и инструменты для изготовления обуви и обувь как таковую. Под ним может встать (если на голову вдруг свалится какое-нибудь солидное наследство) маленький холодильничек объемом тридцать пять литров, что для Парижа вполне достаточно. Короче, куда ни повернись, повсюду открываются свободные пространства, ниши, ждущие, чтобы их заполнили, невозделанные земли, которые я освою с течением времени. При этом все основное пространство остается свободным.

Вернемся в комнату. Именно туда я направил всю силу моего изобретательского гения. Сопоставив общую свободную площадь и пространство, уже занятое мебелью, я быстро понял, что, пойдя традиционным путем, буду вынужден обходиться без уголка для отдыха, то есть так называемого «салона». Расставив как полагается кровать, стол и прочее (чуть не забыл про ужасный торшер с нарисованной на абажуре каравеллой, которая непременно затонет, если кто-нибудь вздумает ее построить, а с самим торшером, чует мое сердце, на днях приключится беда), так вот, расставив все как полагается, я буду лишен свободного пространства, чтобы в муках творчества мерить комнату огромными шагами. Кроме того, в моем случае все усложняется наличием письменного стола — единственного предмета обстановки, который я сумел купить за свою каторжную жизнь. Он представляет собой монументальное сооружение из металла, покрытое пергамином и покоящееся на двух тумбах с выдвижными ящиками, функционирование которых относится к самым замысловатым изобретениям современности. Единственное неудобство заключается в том, что стол занимает площадь метр девяносто пять на восемьдесят пять. Да, вот еще (все-то я забываю), имеются также два кресла «клубного» типа — известно, сколько они занимают места, — а также немалое количество книг и пластинок. Да еще проигрыватель, тоже порядочная громада.

И пусть не вздумают обвинять меня во лжи. Я голову даю на отсечение, что все это у меня есть и при этом я могу свободно перемещаться по квартире и все такое прочее. Сейчас объясню как. (Я собираюсь изложить одно из возможных решений; есть также другое, еще более «компактное». Только надо заранее избавиться от предрассудка, будто пустая комната нагоняет тоску.)

Диван-кровать, кресло-кровать, кровать-раскладушка, выдвижная кровать, кровать-шкаф, кровать-фиг-знает-что… — это теперь дело обычное. Я напрочь отметаю все эти системы. В конце концов, сточную доску к стене приколотить — раз плюнуть. А вот кровать на воздух вздернуть, пусть даже самую что ни на есть устойчивую, — не так-то просто. К тому же не люблю я убирать одно, чтобы тут же на это место сунуть что-нибудь другое. Точно так же ничего хорошего не вижу в том, что люди, живущие в Шарантоне, вынуждены ездить на работу в Левалуа. Зря только теряют время. К черту потерянное время! Кровать должна оставаться кроватью. В конце концов, в любое время вам может захотеться прилечь, да хоть бы журнал почитать.

Представьте, я нашел вариант, который разом решает многие проблемы:

1. Я сохраняю кровать в ее первозданном виде.

2. Появляется место для книг, пластинок, проигрывателя и одного из клубных кресел.

3. Кровать оказывается сокрытой от взглядов предполагаемых посетителей. (Сознаюсь, что не застилаю постель ежедневно. Обожаю спать на незаправленной кровати… И ноги можно высунуть из-под одеяла куда-нибудь, где попрохладней.)

4. Устройство должно вызывать восхищенные возгласы типа: «О, это же просто гениально!» или «Какой вы необыкновенный!»

5. И наконец, в единственной комнате появляется еще одна встроенная комната.

Ничего в этом сложного нет. Я накупил на десять тысяч франков досок и шурупов и лестницу за две с половиной тысячи. Основу сооружения составляют симпатичные миниатюрные балки, образующие остов сквозной решетки или, как говорят инженеры, «сквозной конструкции». Она состоит из реек толщиной три на два сантиметра. В целом получается следующее: четыре несущих элемента — это угловые столбы, расположенные U-образно, а между ними полки, на которых можно разместить кучу книг.

Высота сооружения от пола до «потолка» — метр шестьдесят пять. В полный рост не встанешь, это точно. Но так ведь там уголок для отдыха: проигрыватель, пластинки, клубное кресло… Хотя, конечно, могло бы быть и повыше. Но тогда от кровати до потолка маловато получается. А так, как сейчас, там вполне можно сесть, не треснувшись лбом о потолок. Впрочем, в кровати никто не занимает вертикального положения и выражение «спать на ходу» — чистый вымысел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вдребезги
Вдребезги

Первая часть дилогии «Вдребезги» Макса Фалька.От матери Майклу досталось мятежное ирландское сердце, от отца – немецкая педантичность. Ему всего двадцать, и у него есть мечта: вырваться из своей нищей жизни, чтобы стать каскадером. Но пока он вынужден работать в отцовской автомастерской, чтобы накопить денег.Случайное знакомство с Джеймсом позволяет Майклу наяву увидеть тот мир, в который он стремится, – мир роскоши и богатства. Джеймс обладает всем тем, чего лишен Майкл: он красив, богат, эрудирован, учится в престижном колледже.Начав знакомство с драки из-за девушки, они становятся приятелями. Общение перерастает в дружбу.Но дорога к мечте непредсказуема: смогут ли они избежать катастрофы?«Остро, как стекло. Натянуто, как струна. Эмоциональная история о безумной любви, которую вы не сможете забыть никогда!» – Полина, @polinaplutakhina

Максим Фальк

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее