Летом и эти кривые, трухлявые избушечки выглядят не очень уныло и захудало – зелень спасает, небо, солнце, – а сейчас, в конце октября, за час до заката, страшно смотреть. Страшно и больно… И сколько по России таких деревушек… Сколько исчезло, и сколько вот-вот исчезнет… Не облюбовали бы эти места дачники, и их деревня исчезла бы. А так хоть какая-то подработка летом, ожидание подработки зимой помогают жить и выживать местным. Два раза в неделю приезжает сюда автолавка, раз в месяц из района добирается фельдшер, чтобы выписать инвалидам льготные рецепты; выписывает и сама же, чаще всего, приобретает по ним лекарства, – местным выехать из деревни целая история… Если выезжают, то чаще всего надолго. Или навсегда.
– Трош, смотри! – вскрикнула жена и показала вперёд и налево. – Лежит кто-то.
Трофим притормозил, приподнялся на сиденье. Увидел возле изломанной ограды темное пятно. Да, человек… Остановился. Вылез из машины.
Чвакая остроносыми туфлями по грязи, подошёл к лежащему. Наклонился. Осторожно потряс за плечо… Под ватником мягкое – живой. Потряс сильнее. Человек задрыгал ногами, будто побежал, потом весь дёрнулся и поднял голову.
– Сашк, ты чего? – увидев грязное и опухшее, с синечиной на скуле лицо, ласково заговорил Трофим. – Поднимайся давай, Сашок. Замёрзнешь ведь.
– А-а, Троха-а… – Парень как-то стыдливо-торопливо попытался встать; запыхтел, запахло перегоревшей водкой. – Що-то…
Трофим помог ему. С сочувствующей улыбкой смотрел, как Саша, косясь на машину и глядящих из неё детей, Лёсю, пытается отряхнуться, но лишь размазывает грязь.
– Сашк, давай домой. Поспи хорошо. Не падай, – попросил Трофим. – Слышишь?
– Да я, это… Ясно… Що я им сделал?.. Взяли отфигарили, бляха… – По интонации, обиженной, слегка удивлённой, Трофим понял, что «отфигарили» не чужие, не заезжие, а свои.
Молодёжи в деревне почти не оставалось. Девушек и женщин моложе лет тридцати не было вообще, а из мужского пола болтались трое парней – Юрка, Димка и вот Сашка… Ну как парней – за тридцать им. И вечно они враждовали. Двое объединялись на одного. Дрались.
Трофим досадливо поморщился:
– Сашок, да блин! Чего вы всё поделить-то не можете? Ведь вы беречь себя должны, со смыслом жить. Вон вокруг что происходит… Сань, ты подумай. Помогать тем, кто остался, спасать родину свою…
– А-а, ничо уже не спасёт. Слушай, Троха…
– Спасём, Саня, вытянем. Только все должны, вместе… Вмистях, понимаешь?
– Трох, занять можешь?..
Трофим перебил, убеждая дальше:
– Каждый человек необходим. Особенно мужики молодые. А вы себя сами в могилу. – Он говорил подобное тому же Сашке уже много раз, и, случалось, замечал, что после этих речей Сашка и подобные ему на некоторое время как-то оживали, взбадривались, но потом снова падали в грязь. – Сань, задумайся. Давайте вместе здесь организуем что-нибудь. Ферму, а? Свиней выращивать…
И это Трофим говорил не впервые – что надо в деревне создать общее дело, – и люди вроде бы соглашались, поддерживали. Но когда доходило до воплощения – махали руками: не получится, не дадут… Да и сам Трофим, приезжая сюда, в первые дни просто кипел желанием что-то делать в деревне, собрать народ, а потом словно бы засыпал наяву… То есть жил, занимался своим, а деревня исчезала за рощицей…
Но сейчас, на этой грязной, холодной улочке, глядя на гибнущего тридцатилетнего Сашку, Трофим был уверен: он вытянет деревню из трясины. Вытянет, спасёт.
– Я на несколько дней на Юго-Запад уезжаю. Вернусь, и возьмёмся…
– На Украину, что ли?
– Ну, на Донбасс. Вещи повезу, помощь…
– Троха! – Сашка схватил его за рукав. – Возьми с собой! Я им там… Я могу…
– Дружище, куда ты такой?..
– А що? Сержант войск связи! Дээмбэ – две тыщи! Я… – И Сашка мгновенно преобразился – лицо расправилось, из глаз исчезла похмельная муть. – Возьми!..
«А что, можно ведь. Может, смысл найдет…» Но представил, как заголосит Сашкина мать тётя Наташа, представил Сашку, вот такого, в своей машине, потом – на таможне… Выпить захочет, заноет наверняка…
– Давай так, – предложил, – там это надолго. Возьмись за ум, Саня, не бухай, окрепни. И если нормально – зимой поедем. Матери дров запаси – наверняка ведь нет. Опять зимой ближние березы пойдешь рубить… Давай, в общем, готовься.
– Возьми щас… Я нормально буду. Хоть человеком ся почувствую там. Я ведь могу…
– Испытательный срок, Сань, – два месяца. В январе я снова собираюсь, и возьму…
Лицо Сани стало сморщенным, глаза заволокла синеватая пленка.
– Тогда, это, – зашептал, – не можешь пятисотку занять? Ну, начать чтобы…
– Набухаешься ведь, пойдёшь с Юркой разбираться…
– Не-не, на фиг! Чего мне с ними разбираться. Алкашня эта, быдло. В засычку всё лезут… Завтра автолавка придёт, куплю консерв. Сайры хочу с хлебом – вкусно! Уже месяц мечтаю… сайры.
Трофим залез пальцами в карман джинсов, вытянул оттуда пачечку денег. Первой в пачечке была как раз пятисотка. Протянул Сашке.
– Только, Саш, обещай…
– Обещаю, Трош! Спасибо!
– Ведь сдохнешь, а жалко. Русский парень, мужик уже. Столько сделать сможешь, если за ум возьмёшься.