Квартирная развеска

— И теперь я надеюсь, что мы доживем до весны, которая окрасит белую ночь во все колера исполненного счастья цветенья, весна включит ацетиленовые горелки сияющих кустов: белой, фиолетовой, голубоватой, сиреневой, лиловой, розоватой, маджентовой, пурпурной, сложных и переходных оттенков названной в честь нимфы Сиринги (в стране русского языка дремлют древние тайные области греческого и латыни...), некогда называвшейся «синелью» и «кустами сирен» персидской, венгерской, гималайской, японской, амурской любимой нашей сирени. И снова превратится Санкт-Петербург в филиал сиреневой коллекции Ботанического сада, в белонощный северный сирингарий... Проступит сквозь петербургские ведуты лиловый лес загадываемых желаний. Никто и не вспомнит, что некогда ее тут не было вовсе, иностранки, странницы; в XVI веке английский посол при турецком султане привез в Вену первый куст сирени из Константинополя, а в Россию позже, в осьмнадцатом столетии, из Франции завезли. Какие-то, согласись, есть в ней чары, в ее цветах и букетах дворянских гнезд. «И в лицо мне пахнула весенняя ночь благовонным дыханьем сирени», — снова нам скажет К. Р., а вслед старинным, вырубленным двадцать лет назад Обломов вздохнет: пропали, погибли. Я, когда маленький был, читал волшебные сказки, как девчонка. «Спящую красавицу» Перро с иллюстрациями Дорэ, подкрашенными гравюрами XIX века, лилово-сиреневым подкрашивали, бутылочно-зеленым, старо-розовым (как пена от варенья). Еще читал сказки графини де Сегюр, выданной замуж во Францию Софьи Ростопчиной, там была история про заколдованный Сиреневый лес, в него входила девочка-принцесса Блондина, завороженная, начинала собирать букеты разных оттенков, тяжелые охапки, а сиреневые кусты сомкнулись, сплелись за ее спиной, не было ей дороги назад в отцовский дом, вышла она к находящемуся в центре Сиреневого леса замку, где встретили ее Белая Лань и Кот Мурлыка. Или Матушка Коза и Кот Мурр? В конце концов все расколдовались, и Лань-королева, и Мурр-принц, все закончилось свадьбой, встречей с постаревшим отцом-королем. Но тот Сиреневый лес был околдован злым волшебником (вроде Каплиного Злодияка), то было место роковое, недоброе. И я потом, в юности, всё понять не мог: где графиня де Сегюр, Ростопчина София Федоровна, этот свой лес взяла? «Спящую красавицу» она, конечно, читала, но иллюстраций Доре с купами сирени еще не было, не было балета Чайковского с феей Сирени. Я тогда увлекался архетипами Юнга, даже сдуру подумал: может, сирень тоже архетип? Может, такие и растения архетипические есть, и раньше об этом ведали, — друиды, например?

— Да откуда тебе про сорта и оттенки известно? — спросила Нина. — И про кусты из Турции и Франции?

Я чувствовал, что за стенкой, навострив уши, слушает меня укладывающаяся спать Капля, собирается завтра с утра пораньше в Ботанический сад проситься.

— Я в девяностые да и в конце восьмидесятых каких только халтур не делал. Благоустройством территории старинного санатория вместе с дизайнером ландшафтным, в частности, занимался. Тогда и почерпнул.

Нина улыбалась своей нежной неровной улыбкой.

Я сказал:

— Бабилония, давай поедем в Царское Село.

И она отвечала:

— Давай поедем.

СЕРДЦЕ КРАСАВИЦЫ

«Влюбленный дьявол»

Жак Казотт

Само собой разумеется, что такое тонкое и — как бы это выразиться поточнее? — сомнительное дело, то есть мероприятие, как изучение Земли и землян, не обошлось без эксцессов, недоразумений, накладок, несчастных случаев, срывов, сбоев и так далее, нужное подчеркнуть. Теория, по обыкновению, летела на кры... со сверхзву... со скоростью, приближающейся к скорости света, а практика уныло плелась пешком по этапу. Велся реестр — самый, надо отдать справедливость, подробнейший, — проб и ошибок. Эпизод, о котором идет речь, проходил по разряду ошибок феноменологического характера. Эксперт-разведчик ЭР-1/019-5-24, обладавший немалым опытом, солидным стажем, снабженный убедительной легендой, правдоподобной фамилией, почти совершенно человеческой внешностью, ложившийся спать ночью, встававший утром, чтобы пойти на службу, успешно работавший, обзаведшийся друзьями, женой и даже детьми, внезапно перестал выполнять свои обязанности по исследованию планеты Земля и занялся сугубо личными делами, свойственными исключительно представителям изучаемой им породы. Он влюбился, — что само по себе, естественно, уже относилось к области феноменологии.

Факт этот тщательно рассматривался и обсуждался его сопланетниками; высказаны были разнообразные точки зрения, однако, к единому мнению ученые не пришли.

Личность особы, косвенно повинной в происшедшем, также подверглась всестороннему рассмотрению и обсуждению. Ничего, что отличало бы ее от других известных науке земных особей женского пола, выявлено не было.