Квартирная развеска

В лице его что-то сдвинулось, тектоника изменилась, какие-то пласты подспудные поплыли, зрачки сузились, он весь подобрался, смотрел напряженно, настороженно.

— А ты не зять ли ей? — спросил внезапно, взяв ноту выше, почти петуха пустив: неудача, товарищ певец; но мы с ним не пели.

— Нет, — сказал я беспечно; меня перемена в нем уже не смутила; в конце концов, они все тут были тронутые. — Не зять. Я приезжий. Художник из Москвы.

— Вот-т оно что, — сказал он, запинаясь, не доверяя, но и невольно оттаивая.

Мы помолчали. Телега с дорогою трясли нас, как драга. Лошадь шла скромно, прядая ушами, чуть понурившись. Я закурил. Он покосился на меня.

— Хотите сигаретку? — спросил я.

— Не курю, — отвечал он. — Раньше пил. Потом язву вырезали. Бросил.

За поворотом открылась даль, ударило в лицо простором, озерным дальним плесом, покосившимися наделами ржи, гречихи и льна, рощами на холмах.

— Вы здесь на отдыхе? Или рисовать приехали? Пейзажи наши уже неоднократно художники снимали.

— Да у художников отпуска нет, — сказал я, доставая блокнот и толстый цанговый карандаш с жирным грифелем. — Но до пейзажей пока не доходило. Я сейчас портрет хозяйкиной дочки пишу.

Он глянул на меня. По-моему, его передернуло. Неожиданно он приподнялся и с внезапной злобой дал лошади по крупу вожжами.

— Н-но! — крикнул он. — Кляча! К ночи не доберемся.

Изумленная лошадь припустила с холма. Я чуть карандаш не выронил. И решил больше с возницею в беседу не вступать. Так — да, нет, без подробностей. Должно быть, задело их всё же радиоактивными дождями изрядно. Недаром лопухи как слоновьи уши вымахали, а у клевера каждый пятый трилистник с четырьмя листьями. По счастью, у поросят по четыре ножки, да у кур по две, да кошки не лысые. Я вдруг представил себе портрет Таси — в духе леонардовской дамы с горностаем — с лысой кошкой в руках. Постепенно успокоился возница, это передалось и мудрой его лошадке, изучившей, видать, хозяина на манер классического испанского слуги, она сбавила скорость, правда, постепенно, перешла на прежнюю, а хозяин не возражал, не подгонял, сидел и думал. Очевидно, надумав, он состроил фальшиво хитрое и мудрое лицо, приосанился и спросил:

— А фотоаппарат у вас в наличии имеется?

— Здесь нету, — сказал я. — В Москве, конечно, есть. Вы хотели сфотографироваться? Давайте я вас лучше нарисую. Будет вам рисунок на память.

Он не дослушал, напряженно преследуя некую мысль, неясную мне.

— У наших докторов есть, — сказал он. — И у учительшиного мужа. И молодые приезжают в отпуска с фотоаппаратами. Домётовский вон даже с японским. Одолжить можно.

Мы долго ехали в молчании. Наконец, за очередным поворотом возникли несколько изб и лодки на берегу.

— Приехали вы, — сказал он.

Трешку он у меня не взял. Спросил — когда собираюсь обратно; но я не знал и сам.

— Ничего, — сказал он, — если вам лодку дадут на время, а дадут точно, вы на несколько дней берите; на третий плес сплаваете, а потом и домой на веслах, не так и далеко.

Я уже слез и, попрощавшись с ним, направился к деревне. Телега покатилась, а он сказал:

— А что? Вы бы нас с лошадкой запечатлели. Места наши, Богом забытые. Устинью с дочками сняли на фото. Да и Тришкиных Мусю с Ниной. Для портрету.

Очевидно, у него была страсть к фотографии или наивное стремление запечатлеть действительность документально и реалистично в виде вещественного доказательства ее существования, я и в городах, да и в разных странах встречал подобный синдром; в принципе, он был мне понятен вполне, но как бы и чужд и каждый раз удивителен.

— Одолжу у кого скажете, — отвечал я беззаботно, — а фотки потом из столицы пришлю.

Почему-то у меня вдруг вылетело это детское окраинное «фотки».

Он опять нажарил кобылу, привстав, вожжами, она двинула с места в карьер, с укоризною и легким ужасом. Исчезая с глаз долой он прокричал:

— Да уж пришлите! Уж пришлите!

В деревне палисадники ломились от белой сирени. Вся горстка домов пряталась в одном букете. Я легко нашел лодку и направился к острову, проинструктированный подробно, в какую именно заросшую камышом и осокой протоку следует мне свернуть, чтобы, пройдя остров насквозь, попасть к третьему плесу.