Квартирная развеска

— Да это черт знает что! Раньше ты писала романы, приключения, пираты, сокровища, когда твой китайский император припарковал коня у пещеры волшебника, я душой отдыхал! Ты могла бы сочинять чудесные истории о королевстве жабцов, республике ос, древнеегипетских царствах термитов и мурашей, о перелетах птиц, о жуках-оленях и жуках-носорогах! Так нет! Твои герои — не семья Адамсов или Хогбенов, нет, это мафия, крестный отец, братья-преступники, сестры с гранатами, шурин свата с кодлой и теща-подельница! Нашла чем интересоваться. Мало дерьмовых детективов наснимали киношники по заказу мафии, которая, вишь ли ты, бессмертна! Какая новость: мафиози лгуны, воры, убийцы, мочат всех подряд, своих и чужих, плетут интриги, баламутят, мутят воду, подстрекают к войнам, чтобы было кому сбывать оружие, которое варганят ради денег, или наркотики, убивая толпы людей на всех широтах и долготах! Это давно известно, никакие доказательства тут не нужны! Носишься как курица с яйцом с жакомаром хитрозадым, обокравшим всю страну, чтобы трясти своими нахапанными деньгами, живущим за счет грабежа и лично за мой счет! Я больше этого слушать не желаю!

Капля и Нина смотрели на меня разинув рты. Услышав мои вопли, вышел из угла своего потаенного кот, сидел как статуя, неотрывно глядя на меня. Шапку в охапку, куртка нараспашку (шарф висел как у мафиози), вымелся я из дома, трахнув дверью, французский замок щелкнул наподобие курка.

Уже на улице набрал я номер нашей знакомой психиатрессы и через час сидел у нее в кабинете при новомодной получастной поликлинике, где консультировала она всех желающих с поехавшей крышей. Со стен строго и с сожалением смотрели на меня столпы психиатрии, все незнакомцы, кроме Юнга, которого знал я в лицо.

Она слушала меня спокойно, у нее таких рассказчиков на дню сиживало человек по пять не один год. В какую-то минуту мне показалось — она и ко мне присматривается, не сыпануть ли мне в кулак вместо семечек каких-нибудь транквилизаторов таблетированных и не плеснуть ли в стакан граненый брома либо валерьяночки.

— Прежде всего, успокойтесь. У девочки вот-вот начнется первый переходный возраст, он у среднестатистического ребенка наступает около десяти лет. Она, конечно, скучает без родителей, совершенно неосознанно, ее воспитывают дедушка с бабушкой, она одновременно под большой опекой и преувеличенным вниманием — и чувствует себя младше, чем есть, и отчасти лишенной самостоятельности. Плюс компьютер, нагрузка на глаза, врожденная повышенная эмоциональность... Где у вас дача? Какое там окружение?

Я сказал, где. Три часа на машине, телевизора нет, интернета нет, мобильник не работает, — только на холме у моста в двух километрах точка есть, мне одному известная. Иногда к деду-соседу внук приезжает, иногда художники с детьми. Медвежий угол, полузаброшенное село.

— Замечательно! — воскликнула она. — Вот и уезжайте. Прямо на днях. Она ведь отличница? Отпустят пораньше, до начала лета. А мы ей справочку напишем. Что вы так вздрагиваете? Не про психиатрические отклонения справочку, докторов знакомых полно. Слабые легкие, сотрясение спинного мозга после травмы: придумаем что-нибудь. За справкой заедете послезавтра. Надо сменить обстановку. Коренным образом. А осенью посмотрим. Думаю, всё наладится.

Юнг смотрел мне вслед. И вдруг на улице вспомнился мне один эпизод из Свияжских рассказов, промелькнувший в разговоре вне рамок семинара. Речь шла о девушке из России, почти подростке, привезенной в Швейцарию на лечение; истерия? Шизофрения? Юнг лечил ее, у них начался роман, она вылечилась... Ее звали Сабина.

Кот падчерицы. Воспоминание о Сабине

Я приходил к ней на Гаванскую. Из покоев выползал кот, подобранный на кладбище.

Борис Ванталов

Из подзабытого растворенного времени семинаров Свияжска выплыла сценка, разговор на берегу неподалеку от косы Тартари. Хотя, возможно, память подводила меня, — все просто вышли в перерыве между сообщениями передохнуть, перекусить, посидеть на солнышке; а где сидели? на завалинке? На скамье, на который некогда сиживал Иван Грозный? И почему вдруг всплыла фамилия Троцкого? Впрочем, она тут так и плавала в воздухе с незапамятного года его блистательного появления здесь, вот явился, не запылился, чтобы открыть столетие расстрелов, произнести речь с балкона, поставить памятник Иуде, тотчас же унесенный одной из рек.

— Троцкий увлекался психоанализом и покровительствовал психоаналитикам, — сказал Филиалов.

Энверов тотчас уши навострил и пересел поближе. Все, что касалось Троцкого и Гурджиева, вызывало в нем живейший интерес.

— Да с чего вы взяли?