Квазар

И снова:

— Ах, Юрка, Юрка…

И хотя все было ясно, Юрия увезли. Машина ушла, ее визг — стих. Соседи исчезли один за другим. Испарились. Осталась тетя Феша. Сидела на стуле, смотрела на хозяев.

— Ну, — сказала тетя Феша. — Раскиселились. Бог даст, отводятся. Наталья, открой-ка дверь шире, ишь как угарно, даже голову ломит. Ничего, отводятся!.. А ты, мужик, встряхнись. Водки выпей. И тебе, Наталья, не мешало бы принять ее. Я тоже с вами заодним выпью.

Выпили. И точно — полегчало, вроде бы затуманилось.

— А что, может, и отводятся, — бормотал Михаил.

— Отводятся! — сказала Наталья, и ей стало спокойнее, вроде бы ничего и не случилось. Так сидели долго, но молча, боясь встать и разойтись. Михаил так и уснул сидя. У тети Феши от водки развился аппетит, и она скушала изрядный клинышек лучшего рыбьего пирога. Утерев губы, встала.

— Ну-ка, проводи, — сказала Наталье.

Та кое-как оделась и вышла следом. Остановились в сенях, светлых и больших, под лампочкой. Ясно была высвечена их середина. Но все полки, полочки, ящики и лари оставались в полумраке, бросали тени, и казалось — они живут, движутся, подступают.

Тетя Феша уставилась на Наталью, прикрикнула:

— На меня смотри!

Наталья и не шевельнулась. Помолчали. И в этом молчании темное — Юрий! — прошел промеж них. Поняла Наталья — знает тетка обо всем, догадывается.

— А и смела! — сказала тетя Феша вполголоса. — Ухайдакала парня, стерва. В кого ты такая уродилась, не понимаю?!

— В вас, тетечка, — ответила Наталья.

Тетя Феша долго глядела на нее, морщины на лице старухи шевелились, путались в гримасе отвращения. Тетя Феша поджала губы. Сказала:

— Я не дура, я людей не убивала. Помни — тот человек умен, кто словом своего достигнет. Так-то, племяннушка.

И грохнула дверью.

Юрия похоронили через три дня, и хорошо похоронили, дай бог каждому. Оградку металлическую поставили, витую, никелированную, и камень положили, серый, тяжелый. Приделали и фото под стеклом, в рамке. Ну поминки… Много денег унес с собой Юрий, много рублей, собранных по одному, по два…

Но кое-что вышло плохо. Вот, скажем, маленькое дело: приехал на похороны брат Яков. Самолетом. Привез и денег — щедро отвалил. Братья посидели вместе, с мокрыми глазами. А что потом сказал Яков?

— Так, — сказал он. — Вот она, жизнь человеческая. И все из-за этого деревянного гроба. Сначала мать, потом отец, теперь — Юрка. Угар? Гм… хорошо, что я не имею к этому дому никакого отношения.

И ведь при людях сказал, а что подумают? Он-то сказал и укатил, торопыга неприличный, а они остались. Тоже человек — не от мира сего. Инженер, а Михаил, рабочий, лучше его одевается. Заговорит — ничего не поймешь, все ум показывает: я-де то знаю, я-де это знаю… Бог с ними, с такими.

Другое тоже плохо вышло, даже скандально — холодна она была на похоронах. Для приличия повыла Наталья, но сухим голосом — слезинки не выжала из горячих глаз. Так что лучше было бы и не выть.

Смотрела она на покойника с великим, пронзительным любопытством, словно спрашивая, почему так просто стать мертвым. Ведь человек. И другое — любовником был у женщин, ласкал их. Ну и питался, жил, а сейчас, словно обглоданная кость, лежит желтый, никому не нужный.

Многие — а было на похоронах человек сорок — заметили и душевную сухость ее, и острое любопытство взгляда. Кое-кто, будто бы, подглядел и шевеленье ее губ в злой усмешке. Прошел этот слушок по всей улице и даже оброс кое-какими подробностями. Как ни верти, а наследство от Юрия осталось значительное. К тому же Наталью недолюбливали за чрезмерную житейскую верткость.

Возвращаясь с похорон, увидела Наталья беременную чернушку. Та стояла у кладбищенской беленой ограды и прямо-таки жгла взглядом.

Наталье бы сдержаться, помолчать, но что-то словно толкнуло ее.

— Ну как, по-твоему вышло? — спросила Наталья. — Когда свадьба?

Та промолчала и даже глаза потупила, не то стыдясь, не то пряча что-то. И лишь потом Наталья, вспомнив свои слова, обомлела и вся покрылась пупырышками, как в холод: ведь эти ее слова — улика.

Чернушка ли звякнула куда положено, или какой другой ненавистник, но только вызывали Наталью и Михаила в милицию — порознь и вежливо расспрашивали о том, о сем. И хотя говорили с ними с каким-то сонным видом, но словесная вязь вопросов сильно походила на ряжевую мелкоячеистую сеть. Вызывали и соседей.

Михаил ничего не знал. Наталья крепко подготовилась, была тверда и гладка, а тетя Феша настаивала на своем, что-де видела бродящего по дому Юрия.

В общем, проскочили. Наталья отделалась всего-навсего нервным поносом. Правда, Михаил стал временами задумываться, что было на него непохоже. Но больше всего поразил Наталью такой пустяк, мелкое: пес сдурел. Увидев ее, прятался в конуру и даже ел неохотно. Он похудел, взлохматился. Взглянешь — не собака, а черт знает что такое.