Квест. Роман и коды к роману

Черт знает, куда подевался туман – просто взял и растаял. Огромное красное солнце стремительно выныривало из темно-синих вод, словно катящаяся по планете круглая булка из русской сказки. Море переливалось всеми возможными и невозможными цветами спектра – о такую красу и разбиться не жалко.

Девушка что-то крикнула.

– Что?

– Спасибо! Я никогда…

Дальше было неслышно, но он понял. Он ведь тоже никогда – никогда и ни с кем не ощущал так остро близость смерти и красоту жизни.

Он повернул лицо к ней, а Зоя к нему, так уж совпало. В объятьях, крепче которых не бывает, они друг друга и так сжимали, поэтому поцелуй получился сам собой, и тоже очень крепкий.

Удара о воду, который их так тревожил, оба даже не почувствовали.

Просто Гальтон открыл глаза и удивился – почему все вокруг зеленое и голубое, а сомкнутые ресницы Зои видны будто сквозь пелену.

Потом в подмышки снова впились ремни, но уже не так резко, как в момент раскрытия парашюта. Шелковый купол, расстелившийся по воде, не желал тонуть. Лямки тянули кверху.

Вынырнув на поверхность, Зоя и Гальтон одновременно вдохнули воздух. И снова, толком не успев выдохнуть, соединились в поцелуе.

Шлюпка, подплывшая десятью минутами позже, застала парашютистов в точно такой же позиции. Расцепить целующихся удалось не сразу. Кое-как их усадили на скамью, повезли на пароход.

Что было потом, Гальтон помнил неотчетливо. Его ощупывал врач, что-то выспрашивал. Капитан возмущался и кричал, что утоплен аэроплан стоимостью в 50 000 долларов. Потом, когда Норд пообещал выписать чек, немец перестал кричать и стал очень любезен.

Все это время Гальтон смотрел только на Зою, которую тоже щупали, вертели, допрашивали. А она смотрела только на него.

Наконец все эти ненужные люди отстали, он взял ее за руку и повел вниз, в каюту.

Лица у чудом спасшейся пары были особенные, словно не из этого мира. Собравшаяся на палубе толпа сначала гудела и шумела, потом утихла и наблюдала молча.

Было там и канотье в темных очках, рядом с ним – неизменные спутники: двое крепких мужчин в полотняных костюмах.

Первый снял шляпу, провел рукой по растрепавшимся волосам неестественно белого оттенка, приподнял очки. Глаза под ними были странноватого розового цвета.

– Заколдованный он, что ли, – сквозь зубы произнес альбинос. – Культурно замочить не вышло, а время поджимает. Значит, будем кончать с грохотом. Ничего не попишешь.

– Товарищ Кролль,

пристрелить его да за борт, я давно говорил, – сказал один из полотняных, маленький и вертлявый – никак не мог устоять на месте, всё ерзал, да дергал краем рта. – Сто раз случай был.

– Умный ты очень, Шарков. Скажи лучше, ты пушку его обработал?

– Еще вчера ночью, товарищ Кролль. И самозарядный «нордхайм» [30] Меченого тоже обезвредил. А как же.

– И заодно доллары попёр. Пять сотен. Что вылупился? Они у тебя за подкладкой пиджака. Были.

Альбинос хихикнул. Второй полотняный, с широким и жестким лицом, тоже засмеялся. А Шарков схватился за пиджак, его нервная физиономия так и запрыгала.

– Смотри, Шарков. Еще раз будешь замечен – отправлю домой. Со всеми вытекающими.

По тону командира коротышка понял, что оргпоследствий не будет – товарищ Кролль просто забрал куш себе. Тоже оскалившись, Шарков вкрадчиво сказал:

– Хоть сотенку отслюните, товарищ Кролль, а? И Садыкову лишняя валютка не помешает.

– Плевал я на ихние доллары, – сказал Садыков и правда плюнул.

Розовоглазый построжел.

– Делаю замечание обоим. Тебе, Шарков, выговор – за наглость. Получишь полсотни премиальных, если проявишь себя на задании. А тебе, Садыков, предупреждение за бескультурье. Кого учили: на пол за границей не харкать? Первым классом плывем, а никакого понятия!

Вся троица перекочевала на корму, подальше от чужих ушей.

– Значит, так, товарищи. – Альбинос снова нацепил очки и похрустел пальцами. – Действуем в соответствии с планом «Б». Шарков со мной, Садыков на подстраховке.

– Чего это я на подстраховке? Пускай он!

– Разговорчики! У Шаркова реакция лучше. Клиент у нас, сам видел, серьезный.

* * *

Курт Айзенкопф уже не в первый и не во второй (если быть точным, в одиннадцатый раз) постучал в дверь каюты.

– Товарищи! Коллеги!

В ответ только невнятный шум неинтеллектуального свойства: ахи, стоны, рычание.

– Donner-Wetter! Cколько можно? Вы ведь не кролики! Это нечестно! Я имею право знать, что произошло…

Никакой реакции. Зло фыркнув и выругавшись (теперь по-русски), биохимик повернулся и ушел.

А Гальтон ни стука, ни крика не слышал, потому что пребывал в раю. Вроде бы не мальчик, всякое повидал, но такого абсолютного самозабвения никогда еще не испытывал.

Однако земной рай тем и отличается от небесного, что подвластен течению времени. Закончилось и волшебное забытье – но не бесследно, отнюдь не бесследно.

Разнеженный доктор Норд лежал на спине, смотрел в потолок и думал: она – совершенство. Удивительная, ни на кого не похожая! В ней поразительно всё. Даже то, что после любви она молчит, а не начинает ворковать или стрекотать, как все женщины.