Квини

– Квини. Хватит предполагать самое худшее. Она очень даже жива. Работает в Гонконге. Улетела туда в прошлом году, когда ей исполнилось двадцать пять. Очень самостоятельная. А теперь допивайте чай, отдыхайте и ждите бабушку.

Я, кажется, заснула, потому что пришла в себя, когда бабушкины костлявые пальцы начали трясти меня за плечо.

– Вставай, такси ждет, счетчик крутится.

Домой мы ехали на заднем сиденье; я вынужденно молчала, а бабушка перечисляла причины, по которым больше никогда не покинет свой район. С третьего по седьмой пункт она сообщала, почему не доверяет местной архитектуре. С восьмого по пятнадцатый речь шла о запахах. Хотя меня одолела усталость – видимо, в связи с обмороком – мне также казалось, что с моих плеч будто бы груз свалился. Веселее не стало. Но стало легче.

Глава 26

– Привет, мам, – услышала я тихий голос своей матери, входящей в дом. – Где Квини?

Я закатила глаза.

– В передней гостиной. Если уж вам так надо разговаривать именно там, не засиживайтесь. Сегодня не праздник, – сказала бабушка и ушла в кухню.

– Ты как? – спросила мама, усаживаясь на подлокотник стоявшего напротив кресла.

– Нормально, – ответила я. – А ты все еще не ешь.

– О Боже, ты вся в бабушку. В любом случае, спасибо, что нашла для меня время, – сказала она. – Ты же, наверное, занята.

Она нервно сжимала и разжимала кулаки, ее тонкие пальцы дрожали.

– Не настолько. Я почти всегда здесь, – ответила я. – Я либо занимаюсь уборкой, либо таскаю вещи в прачечную и обратно, но в целом не занята.

– Бабушка заставляет тебя платить уборкой за постой? – спросила мама. – Я могла бы и догадаться. Вот почему у всех нас маниакальная страсть к чистоте.

Я рассмеялась. Миллион лет не слышала, как она шутит. И ведь она была права.

Мама тихонько продолжила:

– Я по поводу суда. Того самого, с Роем, помнишь?

Я медленно кивнула, надеясь, что она не попросит меня дать показания.

– У меня хорошие новости. Мы выиграли дело после почти трех лет разбирательств, – сказала она, обхватывая руками свои худенькие плечи. – Я думала, это никогда не закончится. Дом я, конечно, не верну, как и большую часть денег, потому что он их потратил, но все, что осталось, я получила.

– Замечательно! – сказала я, пряча свое разочарование от того, что мне не стало легче. – А с ним что будет?

– В тюрьму его не посадят, ничего такого, – объяснила мама. – Но я, если честно, невнимательно слушала решение, я просто была рада, что все кончилось. В общем, я просто хотела отдать тебе вот это, – мама порылась в сумке и, наконец, выудила оттуда сложенный пополам чек. Потом встала и протянула его мне.

– Это справедливая часть того, что я получила. Немного, но ты могла бы на эти деньги снять отдельную квартирку, оплатить несколько месяцев авансом. И тебе не придется отрабатывать проживание у бабушки уборкой.

Мама собралась было погладить меня по плечу, но отдернула руку и пробормотала какие-то извинения. Потом улыбнулась, глядя в пол, и бесшумно вышла из комнаты в кухню, где бабушка немедленно принялась ее отчитывать за похудение.

Я развернула чек. Никогда в жизни я не видела такой суммы, а мама просто отдала мне ее, как будто это мелочь.

– Не нужно, – сказала я, входя в кухню и кладя чек на стол. – Деньги намного нужнее тебе самой. Это же ты у нас живешь в бараке.

– Хостел – не барак, Квини. Там очень мило, приезжай посмотри. У меня там друзья, я в безопасности. Это моя тихая гавань в штормовом море, – она положила вилку на стол и села на свои ладони.

– Мама, почему ты не ешь? – спросила я, садясь напротив.

Бабушка достала белье из стиральной машины и отправилась во двор, встряхивать каждую вещь по триста раз, прежде чем повесить сушиться.

– Прости, что не интересуюсь твоим самочувствием, – сказала я, злясь на себя за то, что не пыталась быть хорошей дочерью. – Похоже, дети забывают, что их родители – тоже люди.

– Я справлюсь. Разберусь только с едой, – сказала она, гоняя по тарелке кусок курицы. – Ужасно, у меня каждый раз будто ком в горле встает, когда я что-то жую. А потом приходится заставлять себя проглотить кусок. Одно мучение. А за последние месяцы, когда пришлось с Роем сталкиваться, стало только хуже. Так что я даже не пытаюсь есть. Живу на одном чае.

– Может, попробуешь то, что помогло мне? – начала я. – Когда совсем худо, я представляю, что у меня в животе сидит птичка, и все бурление и спазмы в желудке происходит оттого, что она бьет крылышками и просит поесть. Когда я ем, то кормлю птичку, и она успокаивается.

– Я не люблю птиц, Квини, – испуганно сказала мама. – Особенно голубей, они ужасные.

– Я тоже не люблю птиц, мама, но ты же поняла, о чем я.

Она набрала еду на вилку, положила в рот и стала медленно жевать.

– Накорми эту птичку, – подбодрила ее я.

Она проглотила еду, сморщившись от дискомфорта. Я налила ей воды.

– Спасибо. Ты такая заботливая. Не знаю, откуда это в тебе, – она попила воды и съела еще кусок.

– Это ты заботливая, мама, – сказал я. – А я у тебя научилась.

Она улыбнулась и поддела вилкой кусок побольше.

– Как думаешь, ты вернешься на работу? – спросила она.