Квинканкс. Том 2

К этому времени я был настолько обессилен, что уже и думать забыл о еде. Чуть позже мы с Бобом подали чай в гостиную экономки, а потом убрали со стола. В половине одиннадцатого человек, встреченный мной в коридоре, вышел из буфетной вместе с мистером Такаберри, раскрасневшимся и слегка пошатывавшимся. Они направились к лестнице.

— Пойдем, — сказал Боб, хватая меня за плечо и толкая в сторону лестницы вслед за ними.

По пути он завернул в свою каморку и взял там два деревянных ящика, один маленький, другой большой. Последний он сунул мне в руки, и я стал подниматься по лестнице следом за ним и двумя мужчинами. Я понял, что мы сопровождаем их, и, несмотря на крайнюю усталость, почувствовал возбуждение при мысли, что это приблизит меня к цели моего пребывания здесь.

Сначала мистер Такаберри выбрал ключ из внушительной связки, висящей на цепочке у него на поясе, и запер заднюю дверь — дверь в хозяйственный двор, которая раньше никогда не запиралась! Для меня это был удар. Потом мы поднялись по лестнице в холл, где Боб увернул газовые рожки, установленные только на этом этаже.

Мы приблизились к двери Голубой гостиной, и, когда ночной сторож (ибо теперь я догадался о должности хмурого мужчины) и дворецкий вошли, я попытался последовать за ними, но мистер Такаберри обернулся и раздраженно рявкнул:

— Куда ты лезешь, черт возьми? Тебе запрещается заходить в комнаты наверху, кроме как по утрам, чтобы прибраться. Ты меня хорошо понял?

Он разговаривал со мной, как со слабоумным, и, похоже, такое мнение обо мне получило распространение. (Каковое обстоятельство, как оказалось впоследствии, сыграло мне на руку.)

Я кивнул.

— Да, мистер Такаберри.

— Мистер Джейкман, если мальчишка будет причинять вам беспокойство, обращайтесь с ним, как сочтете нужным.

Сторож кивнул, испытующе глядя на меня.

И вот я стоял у каждой двери с зажженной свечой, которую отдавал мне Боб, прежде чем войти. Мужчины заходили внутрь и под надзором мистера Такаберри закрывали и закладывали засовами ставни. Боб обходил помещение, гасил все свечи и собирал огарки в маленький ящик. Когда они покидали комнату, дворецкий запирал дверь на замок.

Когда мы обошли таким образом весь нижний этаж, дворецкий и сторож заложили засовами и заперли на замок парадную дверь.

— Кто еще должен прийти? — спросил Джейкман.

— Все семейство дома, — ответил Нед, один из лакеев, дежуривший в холле, — кроме мистера Дейвида.

— Чтоб ему пусто было, — прорычал Джейкман. — Похоже, он опять явится под утро и не даст мне выспаться толком.

Я заметил, что Нед и Боб переглянулись и прыснули.

— Доброй ночи, Джозеф, — сказал мистер Такаберри, и лакей, в свою очередь пожелав доброй ночи дворецкому, отправился вниз, свободный от дежурства теперь, когда парадную дверь заперли.

Теперь мы все поднялись на следующий этаж и таким же манером обошли там все комнаты, включая, разумеется, Большую гостиную, столь сильно меня интересовавшую. Когда мы закончили, мистер Такаберри отдал ключи Джейкману и, к моему удивлению, забрал у Боба ящичек с огарками. (Позже я узнал, что одной из привилегий дворецкого являлось право продавать оные свечных дел мастеру.) Затем они с ночным сторожем пошли вниз, а мы с Бобом поднялись на следующий этаж.

Здесь мы — вернее, я — собрали башмаки и туфли, стоявшие у каждой двери и уложили всю обувь в большой ящик.

Так я узнал, что покои сэра Персевала и леди Момпессон находятся на этом этаже, равно как апартаменты «мистера Дейвида», «мистера Тома» и любых гостей, остающихся ночевать в доме.

Потом мы взошли на следующий этаж, где обитали менее важные члены семьи и старшая прислуга — управляющий, гувернантка и гувернер мистера Тома. Дальше мы подниматься не стали, поскольку выше находился чердачный этаж, где ночевали горничные и судомойки. Позже я узнал, что почти все лакеи, а также экономка и кухарка спят в подвале. Остальные слуги ночевали не в доме: кучера и грумы над конюшней, а прачки над прачечной.

Я еле тащил наполненный до верха ящик, когда мы спускались вниз, чтобы оставить последний в каморке Боба до завтрашнего утра.

— Займешься обувкой с утречка, — сказал лакей, потом повернулся и двинулся прочь по коридору.

— Прошу прощения, мистер Боб, а где мне лечь? — спросил я.

Он обернулся, пожал плечами и зевнул, но ответил с несвойственным для него добродушием:

— Последний мальчишка спал на скамье в судомойне, кажется.

— А одеяла у вас есть?

— Одеяла? — воскликнул он, мгновенно приходя в мрачное раздражение. — Нет. Я тебе что, горничная, что ли?

Боб широким шагом удалился, а я — в своем измученном состоянии готовый спать на любом ложе, даже на упомянутой узкой и жесткой скамье, — поплелся в судомойню, где обнаружил, что огонь в очаге чуть теплится. Я придвинул скамью по возможности ближе к этому слабому источнику тепла и растянулся на ней. Даже здесь теперь было холодно, и я испугался, что без одеяла мне не заснуть. Но я ошибался, ибо меня, еле живого от усталости, почти сразу сморил крепкий сон.