Кыш и Двапортфеля

– Ты что это вдруг стал красным, как клубника? – сказала мама.

Маринка неожиданно разревелась.

– В чём дело? Не реви… От него попало? – спросил отец. – Да говори же наконец!

Маринка вытащила из-за пазухи чью-то большущую фотокарточку и протянула моему отцу. Он засмеялся.

– След. Размер виден… треугольник… Отличная фотография! Ну и что?

– Клубнику ночью обобрали… Самую раннюю… Грядку вытоптали. Вот что! Целый день фотографию увеличивала.

Маринка перестала реветь.

Мама смотрела то на меня, то на клубничное пятно. Я молчал, вылавливая из окрошки кусочки редиски.

– Это только мальчишка мог сделать.

– Серёжа ночью спал! – сейчас же заявила мама.

– Мне даже сон снился про диктант в каменном веке! – сказал я, выйдя из-за стола и взглянув краем глаза на фотографию следа от сандалии Гарика.

– Может быть, ты знаешь, кто это нашкодил? – спросил отец.

– Он если и знает, то не скажет. Все они герои… Я и сама узнаю рано или поздно, – пообещала Маринка.

– А зачем тогда пришла? – сказал я.

– Я не к тебе, а к твоим родителям… Тётя Лида, мы решили по очереди сторожить клубнику. Сегодня Серёжина очередь. Можно ему пойти? Воришка наверняка ещё раз полезет.

– В ночь? Сторожить? Я всегда!.. У меня не то что… – я чуть не сказал «Гарик», – у меня воробей на грядку не залетит!

– Нечего выдумывать! Он никуда не пойдёт. А потом, у него переэкзаменовка. Ты разве не знаешь? Ночью он будет сторожить, днём спать, а диктанты?.. Как помочь ему – никого, а сторожить – он?

– Почти все ребята разъехались. Гарик чем-то заболел, а Серёже жребий выпал. Там же шалаш и даже раскладушка.

– Нет, нет! К тому же у него гланды, – перебила мама Маринку.

– Гланды летом не действуют! – заявил я.

– Мне лучше знать! И вообще ночью можно испугаться и стать заикой…

– Про это я совсем забыла. Ладно. Найдём другого.

Маринка презрительно поджала губы и собралась уходить.

Отец, задумчиво ходивший из угла в угол, твёрдо сказал:

– Он пойдёт и будет сторожить! Всё. Я хочу есть.

– Ты что – шутишь? Я не усну всю ночь! Серёжа, откажись!

Мама взглядом пообещала рассказать отцу про пятно.

– А я не боюсь! – сказал я.

– Отказаться он не имеет права. Когда стемнеет, Серёжа будет в шалаше. Пока, Маринка. Не расстраивайся. Иди. Мы тут разберёмся. А тебе, – отец обнял маму, – я буду петь колыбельные песни. Пока не уснёшь. Я бы и сам с удовольствием провёл ночь на свежем воздухе.

– О! Не шути! Всё слишком серьёзно. Ты многого не знаешь, – мама хрустнула пальцами.

Я сжался от стыда и страха, но вдруг во дворе завыла сирена и со свистом пронеслась «Скорая помощь». Я бросился на улицу, Маринка за мной.

16

– Кому-то плохо… Бедняга!.. – сказала на бегу Маринка.

Жильцы снова высыпали на балконы.

Санитары с носилками вошли в подъезд. Ребята окружили машину, но никто не шумел. Маринка приглядывалась к их ботинкам и тапочкам, только сандалий ни на ком не было.

Потом в дверях показался санитар в белом халате. Он осторожно шёл спиной к нам. Я встал на цыпочки, стараясь разглядеть лежащего на носилках, и чуть не ахнул. На них лежал… Гарик!

Его тётка шла рядом с носилками и объясняла любопытным:

– Плохо… плохо… Рвало кровью, и понос опять же… Говорит: «Враги меня отравили…» Я в милицию ходила. Всё выяснят. Не двор, а лес дремучий…

Я спрятался за чью-то спину и похолодел от мысли: «А если он… если он… Ой, что я наделал? Почему я его не удержал?..»

Когда первый санитар поставил на узкие рельсы кабины колёсики носилок, Гарик неожиданно спрыгнул с них, пригнул голову и, растолкав ошеломлённую толпу, без оглядки побежал со двора.

Кто-то засмеялся. Санитары растерянно переглянулись, и тот, который шёл впереди, сказал:

– За такие шутки штрафуют!

Тётка Гарика от испуга не могла выговорить ни слова. Когда «Скорая помощь» уехала, жильцы завозмущались:

– Каникулы только начались, а во дворе бедлам!..

– Шины спускают!

– Друг друга травят!

– А у меня пропала кошка, без которой я не могу жить!

– Крадут меха!

При этом все посмотрели на меня.

– За них надо взяться! Хватит!

Мы с Маринкой отошли в сторону.

– Правильно сделал, что убежал. Я сама все болезни на ногах переношу, – сказала она. – А негодяя всё равно найду.

– Слыхала про чернобурку? Может… тоже думаешь?

– Это чепуха. Сплетни. Я про клубнику думаю. Жалко…

Дядя Миша, который работал жокеем на ипподроме, спросил Маринку:

– Ну, как ягодки?

Он зимой специально для нашего сада выхлопотал у начальства два самосвала навоза.

– Хорошо. Каждая с ананасину. Только обобрал кто-то её. Ночью… – грустно сказала Маринка.

– Ух! – скрипнул зубами дядя Миша. – Я бы высек типов вот этим хлыстом! – Он и вправду достал из бокового кармана небольшой красивый хлыст.

Я вздрогнул и заторопился домой.

17

Отец и мама ещё не легли спать. Наверно, они ссорились. Мама сказала:

– Посмотрим, куда заведёт тебя и всех нас твоя доверчивость.

– Во-первых, мне он никогда не лгал. Никогда. Во-вторых, я не такой лопух, чтобы не заметить вранья.

– Так, значит, я лопух?

– Ты в любом случае не лопухиня.

Мой отец засмеялся.

Я тоже прыснул в кулак за дверью.

– И ты ни на йоту не сомневаешься? – спросила мама. – Хотела бы я иметь твой характер.