Кыш и Двапортфеля

– Когда вру, – сказал я, – у меня что-то давит внутри и мутит, пока не скажу правду. Отец приучил. Но как же я скажу? Прошепчу Маринке на ухо, как Котов завучу?.. Не могу я так. Крепкий у меня рыцарский пережиток.

– Твой отец взял меня в бригаду, хотя все косились. Как это так? У них за звание борются, а я из колонии… Теперь профвзносы доверили собирать… Если узнают про черно-бурую – мне хана. Опять начнут коситься. И жди, пока выяснят…

Каждый из нас стал думать о своём. Вдвоём в шалаше было теплее. Пашка заснул, положив голову на ладони. Из кармана у него торчали белые концы, которыми все рабочие на заводе вытирают руки. С танцплощадки уже не доносилась музыка, я слушал, как на ветру шелестят листьями молодые яблоньки, и прошептал вслух:

– Как было бы хорошо, если бы я удержал Гарика! Писал бы спокойно диктанты под радио… Ходил бы на озеро… Эх!.. И клубника была бы цела… И дома было бы всё в порядке. Но больше в своей жизни я ни разу не ошибусь!

22

Глаза у меня слипались. Я тоже чуть не уснул, но вдруг услышал чьи-то осторожные шаги. Я растолкал Пашку, сказал:

– Тс-с… Кто-то лезет…

И, немного струсив, подумал: «Пусть, пусть меня ранят… задержу, не думайте, я не такой… Я на всё готов ради общего сада…»

Мы встали на коленки, всматриваясь в темноту. Мне уже не было страшно.

– Подойдём поближе… Давай ты сзади, я спереди… Свяжем – и в милицию, – наставлял я шёпотом Пашку.

– Дадим как следует, – шепнул он.

– Не надо… Я уже отравил Гарика… Хуже будет, – ответил я. – Лучше в милицию.

Мы встали, как бегуны на старте. Жулик, наверно, натолкнулся на яблоню, треснули сучки, и… я услышал дрожащий от испуга голос мамы.

– Серёжа! Ой! Серёжа! Где же ты наконец? Откликнись, или я сию же секунду сойду с ума от страха.

– Ну вот… Не могут без этого… Наделали бы сейчас делов, – проворчал Пашка и спрятался за шалаш.

Мне было стыдно перед ним: пришли проведать, как маленького. Я пошёл на голос мамы и уже рот раскрыл, чтобы крикнуть: «А-ах!» – и со зла напугать её ещё больше, но мама в темноте подбежала ко мне, тихо ахнула и прижала к себе. Сердце у неё билось часто-часто.

Я почувствовал себя взрослым и сильным. Мне было смешно и жалко маму.

Я молчал и хотел вырваться, но она не отпускала меня:

– Ты слышишь, я дрожу! Ой! Я чуть не умерла, какая темень!.. Зажги фонарик…

– Фонарик… фонарик… – недовольно сказал я. – Нет его.

– Опять врёшь?

Мама отпустила меня.

– Не вру, а батарейка разрядится…

Тут мама совсем пришла в себя.

– Ах, тебе жалко батарейки для мамы, которая делает для тебя всё? И одна приносит в такую темень бутерброды с сапогами?

– Лучше бы с колбасой, – заметил я, чтобы рассмешить Пашку, и обрадовался: меня разрывало от аппетита, а в мокрых тапочках было противно и холодно. Но я строго и нарочно громко стал выговаривать:

– Ты сторожить мешаешь. Спала бы себе и спала.

– Посмотрела бы я, как бы ты уснул на моём месте, – она говорила шёпотом. – Ты дал мне честное слово. Приходил участковый. Ты дал мне честное слово, а он сбежал.

– Зачем участковый сбежал? – удивился я.

– Ты глуп. Пашка сбежал. На воре шапка горит. Я уверила участкового, что ты его жертва.

– Почему это я жертва участкового? – назло переспросил я.

– Пашки! Лопух. Отец расстроен.

– Отец не лопух.

– Ты лопух! Папе я призналась, что взяла клубнику на себя для того, чтобы не доконать его. Такие молчаливые люди переживают про себя, переживают, а потом получают инфаркт. Ты понимаешь это?

– Ну и не надо меня выгораживать! Я сам всё расскажу. Мама! Ты же мешаешь!

– Ах, мешаю? Ты завтра же всё расскажешь директору! И если я тебя ещё раз увижу вместе с ним…

– С директором?

– Не притворяйся. Ты знаешь с кем!

Ничего не сказав, я только махнул рукой и пошёл к шалашу, потому что переживал за Пашку. Как бы в самом деле он не сбежал из дома. Что бы такое придумать?..

– Ой, вернись, мне страшно…

Мамин голос снова задрожал, и снова мне стало её жалко.

Я вернулся, взял маму под руку и, светя фонариком, повёл к дырке в конце забора, через которую она пролезла в сад.

– Будь благороден и не сорви ни одной ягодки, – попросила мама. – Тебе доверили целый сад.

– Ты же знаешь, что я не такой, – сказал я.

– Там действительно есть раскладушка? – спросила мама, когда очутилась на тротуаре. – Скажи правду.

– Нет там раскладушки, – сказал я правду.

– Ты говоришь назло?

– Ы-ых! – простонал я. – Есть там раскладушка!

– А что стоило сказать маме правду с самого начала? – успокоилась она наконец. – Сними тапочки. Надень сапоги.

Я переобулся, сказал:

– Мама! В шалаше всё-таки нет раскладушки. Пока! – и побежал к шалашу, размахивая фонариком, чтобы не было страшно.

– Не лежи на земле! – крикнула мама мне вслед.

23

– Ты здесь? – громко спросил я.

– Угу… – откликнулся Пашка.

Мы улеглись рядышком и долго молчали. Только Пашка ворочался и вздыхал. Конечно, из-за слов мамы. Тогда я предложил:

– Давай умнём булку. Колбаса в ней, по-моему.

– Твоя мама с ума сойдёт, если узнает, что ты меня её колбасой кормишь, – усмехнулся Пашка.