Кыш и я в Крыму

– Господи! Почему я не уехала одна в какую-нибудь глушь! Я же имею на это право раз в году! – вместо ответа на мой вопрос с отчаянием воскликнула мама, и я решил её не расспрашивать больше во время отпуска ни о чём.

34

У подъезда почты я увидел пойнтера Норда. На нём был новый кожаный ошейник с медными пластинками, и сам Норд выглядел помолодевшим и весёлым. Кыш подошёл, обнюхал этот ошейник и посмотрел на меня:

«Я хочу такой же! Мой старый и некрасивый!» – означал его взгляд.

– Не завидуй. Зависть – плохое чувство. Так нас учат в школе, – сказал я Кышу. – Стыдно. Сиди здесь и никуда не уходи. И вообще надо уметь носить вещи! Ошейники прямо горят на тебе!

На почте меня сразу окликнул Федя:

– Привет! Вот почитай, что я втолковываю своей жене. – Он протянул мне листок с текстом телеграммы. – Пошлю «молнией».

– «Фантастических обстоятельствах приобрёл пойнтера трёхлетку кличке Норд масти какао крошками снега утки озере наши люблю никогда целую либо семьи Ёшкин», – прочитал я медленно вслух и, не поняв конца телеграммы, спросил: – Что значит: «Люблю никогда целую либо семьи»?

– В телеграмме, – объяснил Федя, – особенно в «молнии», слова надо пропускать, экономить денежку. Вот и получится: «Люблю, как никогда. Целую крепче, чем когда-либо, глава семьи Ёшкин». Ясно?

– Здорово! – засмеялся я.

К нам подошла мама, получившая денежный перевод с работы, и сказала Феде:

– Здравствуйте! Спасибо! Мы никогда не забудем того, что вы сделали для Кыша и для всех нас. Ведь это я виновата. Я его проспала. Спасибо!

Федя до того засмущался, что как-то весь согнулся, пробормотал:

– Я что… Долго ли умеючи… – и пошёл к окошку телеграфа.

35

– Что мы будем делать до четырёх часов? – спросила у меня мама. – Купаться нельзя. Слышишь, море шумит? И холодно. Всё одно к одному! Всё как назло!

– Ну чего уж такого плохого случилось? – сказал я. – Ещё у тебя весь отпуск впереди. И выспалась ты сегодня.

– Первый раз за несколько дней… Поедем на теплоходе в Никитский сад! Прекрасная идея! Там и пообедаем в шашлычной. Едем!

Я обрадовался, потому что мама ещё в Москве много раз рассказывала по фотокарточкам о Никитском саде, где растут тысячи разных деревьев и кустов со всего земного шара, и мне так захотелось увидеть сосну Монтесумы, бамбук, банан, а самое главное – дерево, которое росло ещё до того, как образовался каменный уголь – гингкго. Название врезалось в мою память, и я иногда повторял его, словно посасывая под нёбом зелёную карамельку: гингкго… гингкго… гингкго… Я даже спорил со Снежкой, что ей никогда не выговорить это слово правильно двадцать раз подряд…

Я обрадовался ещё и поездке на белом теплоходе, но тут же вспомнил, что должен сменить Веру, охранявшую павлина Павлика, и сказал маме:

– Давай поедем в следующий раз. Я боюсь, меня будет подташнивать на море.

– Это верно. И вообще в шторм пароходы не ходят. Я совсем забыла. А в автобусе париться неохота, – согласилась мама.

– И потом, надо бы поехать вместе с папой. Без него неудобно, – сказал я, и мы пошли смотреть Воронцовский дворец.

Во дворце мне больше всего понравились белые львы из каррарского мрамора. Их было шесть. Два спали, два стояли, а два держали лапы на шарах, как будто собирались играть в футбол. И под носом одного спящего льва, назойливо жужжа, как электробритва папы, летал шмель. Кыш несколько раз подпрыгивал и тявкал на шмеля.

Шмель взлетел повыше. Кыш злился сильней и сильней. Я, хохоча, наблюдал за его дуэлью со шмелём, и дело кончилось тем, что шмель ужалил Кыша в нос. Я не заметил, как это произошло, а только увидел, как он взвыл, бросился к клумбе и стал рыть носом землю. И подвыванье его доносилось глухо, как из-под земли.

Мама, слушавшая объяснение экскурсовода, тут же прибежала и с испугом спросила:

– Что с ним? Почему вас нельзя оставить одних?

– Его укусил шмель.

– А ты где был?

– Здесь.

– Но ты же мог отогнать шмеля!

– Зачем его отгонять? – сказал я. – Шмель летал и никого не трогал. Кыш первый к нему пристал. Вот и получил.

– Товарищи! Это безобразие! – сказал экскурсовод. – Попросите собаку покинуть клумбу!

Экскурсанты засмеялись. Я за ошейник оттащил Кыша от клумбы. Выть он перестал, но, фыркая, отряхивал лапой землю с носа.

36

Мама пошла во дворец первой, потому что вместе мы не могли пойти из-за Кыша. Я сидел на скамейке в тенёчке, смотрел на каменные стены ограды, увитые плющом и диким виноградом, и думал, что действительно каждый день с Кышем что-нибудь случается. То из-за кошки Волны он чуть-чуть не стал заикой, то заноза, то тонул, то перегрелся на солнце, а теперь его ужалили в нос! Если так и дальше пойдёт дело, то у него начнут пошаливать нервишки, и мы привезём в Москву инвалида. А может быть, он совсем отвык от дикой собачьей жизни и изнежился в домашних условиях?

Что, если Кышу тоже возвратить облик настоящей собаки, которой всё нипочём: и занозы, и ночные нападения кошек, и солнце, и море, и всякие шмели? Хорошо бы! Но как? Додуматься до этого я не мог.

Кыш забрался под скамейку, фыркал там и тёрся носом о мою сандалию…