Кыыс-Хотун

Побежала я навстречу этой музыке, а она меня как будто тянет. Однако бросилась вправо, кинулась влево — нигде нет ничего. Думаю, с неба эта песня льется. Вспомнила, что на Луне живет Сиротка[19], то она поет иногда. Уж не она ли? Гляжу на небо. А песня все ближе. И вот — прямо на меня целая стая стерхов, журавликов белых. Вот кто, оказывается, те музыканты. Не поймешь: то ли бегут по траве, перебирая тонюсенькими ножками, то ли летят над землей, слегка касаясь ее… И поют, поют! Старики мне говорили: «Будешь счастлива, раз увидела танец белых журавлей». Не досталось мне, правда, счастья. Я думаю так: оно к тебе, моей названой дочке, перешло. Так что не грусти. Будешь счастлива!

— Убегу я от него.

— Не убежишь! Ты еще жизни не знаешь. А жизнь — она человека учит. Мучит и учит…

Боккоя вздохнула и побрела к юрте, где готовилось угощение для ысыаха. Через мгновение послышался ее гневный крик:

— Что вы натворили! Ах, прохвосты!

— Кумыс льется к счастью! Благодаря этому егасу[20] Хоборос проживет триста лет и трижды успеет выскочить замуж! — раздался насмешливый голос Беке.

— Это ты, негодница? — вдруг крикнула Боккоя.

Аныс шмыгнула мимо Боккои во двор: она только что опрокинула огромный егас кумыса.

— Нюргуна, что сидишь такая хмурая? — выглянул Беке. — Радуйся — нашелся и для тебя женишок! Не жених-клад: то ли кривой, то ли дурак дураком!

— Ладно тебе! — оборвала его Боккоя. — Нюргуна, помоги масло достать. Надо спешить, скоро повезем угощение!

Нюргуна спустилась в подполье и стала со злостью выбрасывать оттуда все, что попадалось под руку. Вдруг к ней в подвал нырнула Аныс.

— Подожди, не швыряй! Давай лучше полопаем!

Она открыла чабычах[21]. Там оказались юрюмэ.

— Ах, какие вкусные блинчики! Сама Боккоя стряпала. Ну, Нюргуна, попробуй! Хоть лизни!

— Быстрей, балбесы! Люди ждут давно! — распоряжалась наверху Боккоя.

Батраки торопливо грузили на возы кушанья.

Нюргуна натянула поводья.

— Ну вот и все. Место казни, — прошептала она, протянув руку в сторону лужка, на котором уже кипел праздник.

— Не горюй, Кыыс-Хотун! — положила ей руку на плечо Аныс.

Она тоже, на коне, только у нее рыжий, а у Нюргуны — белый. Нюргуна, как и Аныс, вся в белом. Лицо закрывает большое белое покрывало. По обычаю невеста поднимет его только перед женихом.

— Аныс, ты помнишь, как в сказке добрый молодец, трижды перекувыркнувшись, превращается в птицу?

— Платье измажешь, — рассмеялась Аныс.

— Нет, серьезно. Ты бы попросила шаманку Ульяну — она тебе тетка вроде. Пусть превратит меня… Говорят, она сама, когда захочет, уточкой становится.

— Теперь уже поздно к шаманке скакать!

— А может, она на ысыахе?

— Здесь ей колдовать никто не даст. Э-э, выпутаемся сами! Ну! — стукнула Аныс пятками своего коня.

На лугу — шум, веселье. Большая часть гостей с оживленными криками наблюдала за схваткой борцов. Другие ели конское мясо, запивая его кумысом. Нюргуна и Аныс остановились поодаль, под березками у шалаша. Молодым девушкам неприлично бегать взад-вперед перед чужими людьми. Хобо-рос этого терпеть не может. Тем более сегодня — невесту вообще никто не должен видеть.

Но, оказалось, их появление не осталось незамеченным. Подбежала в огненно-красном платье Олексас — веселая жена Мики:

— Ая-яй! Обе в белых платьях! Где ты достала такое, Аныс?

— Нюргуна подарила.

— О-о, у Нюргуны уже есть, о что дарить! Скоро совсем богатой хозяйкой станет. А как похожи вы, девушки, в этих платьях! Прямо близнецы.

— Я же тебе говорила, никто не заметит, — шепнула Аныс, когда Олексас улетучилась. — Видишь, и она говорит, что похожи.

— Боюсь я. Лучше пойду и прямо скажу: не хочу!

— Перестань.

В это мгновенье послышалось торжественное и вместе с тем задорное пение. Начался осуохай. Сто или двести человек — все, кто был на поляне, — взялись за руки и пошли вокруг нее. Словно огромное разноцветное колесо, закружился хоровод, повторяя здравицы запевалы. И Нюргуне так захотелось в круг — хоть плачь! Но Беке, который неизвестно когда появился рядом, цепко схватил ее за руку:

— Сиди! Иначе весь наш план провалится.

— Беке, а ты видел жениха?

— Да видел, — передернул плечами парень. — Молодой вроде, а в глазах — такая муть! Смотри — рядом с учителем!

Нюргуна вгляделась в пеструю ленту танцующих. Ах да, вот Василий Макарович. Он передвигается машинально, словно нехотя, лицо у него совсем не праздничное. А Хоборос надеялась, что ысыах развлечет мужа. О господи, подбежать бы, вырвать его из круга, упасть перед ним на колени — спаси, освободи, увези, куда хочешь! Поздно. Поздно. Плечом к плечу с любимым, просунув руку ему под локоть, как-то странно передергиваясь, приплясывает тот, кто уже сегодня станет навеки ее господином. Он худ и невзрачен, у него острые скулы и плечи. Если б еще не плясал он рядом с Василием…

— Ну как? По-моему, он под хмельком, и порядком, — посмеивался Беке.

Нюргуна удивилась. Как же так?

Приехать бог знает откуда, чтобы устроить свою и чужую судьбу, и напиться? Нет, нет, ни в коем случае…