Кыыс-Хотун

Нюргуна с любопытством рассматривала гостя. Был он действительно не гак уж молод, в небольшой его бородке заметно пробивалась седина. Нюргуне не раз приходилось слышать, как Буокай заочно поругивал друга. Привыкший жить бедно, но свободно, он не представлял себе, как можно всю жизнь батрачить, тем более что Уйгунья был женат, растил троих детей. В го же время старик нежно любил Уйгунью. Ему нравился веселый, независимый нрав батрака. Уйгунья был прекрасным работником, богачей не боялся и часто менял их. Бывало и так, что он возвращался к хозяину, у которого уже служил много лет назад, а потом уходил от него опять. Но у Хохунчи он задержался. В зрелые годы Уйгунья стал тяжел на подъем.

— Значит, так и дотянешь до могилы под мышкой у богатеев?

— До могилы едва ли. Вышвырнут. А пока — не плохо! Вот ты сам по себе живешь, а что толку? Должок царю большой накопил? А за меня хозяин платит.

Буокай помрачнел от напоминания о «должке царю». «Должок» этот стал уже давно большим долгом, страшной кабалой, отравляющей все его существование. На уплату долга уходила вся пушнина — не оставалось даже на маломальскую одежонку сыну.

— Трудно спорить с тобой, — промолвил старик.

— А это что такое? — удивился Уйгунья, вытащив из-под себя щепку с буквами, нацарапанными углем. — Кто у вас грамотный? Ты писала? — повернулся он к Нюргуне.

— Кыыс-Хотун действительно ученая девушка, — улыбнулся Буокай, — но это писала не она.

— Кто же? Уж не ты ли, старина?

— Ээ, куда мне! Чуурай!

— Чуурай? Этот пострел?

— Кыыс-Хотун научила.

— Вот как!

Уйгунья внимательно взглянул на Нюргуну. На ней было ситцевое платье, закрытое спереди грубым передником, но даже и он смотрелся на девушке, словно его выцветшую ткань освещала ее красота. «Человек красит одежду», — сказал бы всякий, взглянув на нее.

— Да… не зря за тобой охотятся… — пробормотал Уйгунья и тут же оборвал себя: — Ну и что же ты написал здесь, Чуурай?

— Царю-солнцу письмо! — откликнулся из угла мальчик.

— Ого! И что же ты написал?

— Я спросил, почему он к нам цепляется? Мы никогда с ним не встречались, а он говорит, что отец ему должен!

Уйгунья расхохотался.

— Верно, приятель. И впрямь, зачем цепляется? Мало Хохунчи, так еще царь-солнце…

— Ну как там Хохунча? — оживился Буокай. — Знай, полеживает да поплевывает?

— Зачем полеживает. Теперь ему лежать некогда.

Бегает, как бешеная собака. Сам виноват: не надо было на молодой жениться! Нашел женщину под стать себе — рот не закрывается! То ей дай, это принеси, иди сюда, беги туда — достается и нам, и самому князю! От такой не отвяжешься, из-под земли выкопает.

Буокай пососал трубку.

— Что ж, поделом ему… Четырех жен замучил, пора и честь знать… Может, бог в наказание послал ему языкастую.

— Хорошо бы! Да, кажется мне, недолго и она протянет.

— Что ж так? Уж она-то вроде за себя постоять может.

— Жадна слишком. Неделю назад на скачках появилась — смотреть тошно: побрякушек не счесть. Одного серебра, наверно, пуд. Все украшения покойниц нацепила.

— Каких покойниц?

— Жен Хохунчи, каких же еще!

— Говорят, через старую одежду и чужие вещи болезнь может передаться… — подала голос Нюргуна.

— Вот и я о том же толкую, — живо повернулся к ней Уйгунья. — Мыслимое ли дело — жадничать так!

В урасе благодаря этому человеку с острым языком словно посветлело. От каждой его шутки старик Буокай во весь рот улыбался, а у Нюргуны становилось легче на душе. Даже Чуурай и тот мужественно боролся со сном, чтобы не пропустить мимо ушей ни одного слова гостя. А Уйгунья съел кусок мяса, отрезая острым ножом у самых губ, и протянул хозяину кисет:

— Угощайся! Такой табак тебе и не снился. Купцы — парод хитрый, бедному человеку одно курево дают, князю — другое. Бери, бери, не стесняйся! У Хохунчи табак никогда не кончится!

Буокай с наслаждением затянулся душистым дымом. А неугомонный гость продолжал:

— Не умеешь ты устраиваться в жизни, старина. Охотиться и то не навострился, как следует. Ну чего ты копошишься в здешних местах? Давно вытоптано, ничего нет. И брат твой Семен такой же. Кочевали бы за горами Алапыя, там, говорят, чернобурок расплодилось без счета. Вот бы их на твою нарту! Тогда бы и Хохунча позавидовал тебе.

Старик с сомнением покачал головой: Уйгунья не охотник, откуда ему знать, где водятся такие драгоценные зверьки! Да и далеко горы Алапыя, не с его собаками отправляться в дальний путь…

— Сам-то был там? — улыбаясь, промолвил Буокай.

— Я? Я там бывал, куда и птица не залетала. Прошлой весной на Алдан ходил, нынешней — опять пойду.

«На Алдан… — промелькнуло в голове Нюргуны. — Буокай как-то говорил: чтобы попасть на твою родину, надо сначала идти к реке Алдан…»

— Возьми меня с собой! — вырвалось у нее.

— Тебя? — Уйгунья оценивающим взглядом окинул Нюргуну. — Взять — не фокус, довезти — сложнее! Во-первых, нужна отдельная нарта. Во-вторых, больно худенькой кажешься ты мне. Замерзнешь! В такую дорогу отправляться — надо сначала жир нагулять.

Он засмеялся.

— Не нужна мне отдельная нарта! Я пешком пойду!