Кызым-Кызым

Узнаю, что такой подарок для редакции выковыряла Зина. Она работает у нас… честно говоря, никто толком не понимает ее функций. Когда-то Зина работала в криминальных новостях на телеке, потом ушла и начала писать. А теперь служит телефонным справочником Олеженьки, но официально называется замом главреда.

Зиночка по своим контактам договорилась с приставами, и теперь мне нужно встать в 6 утра, вместо обычных 8.20. Спасибо, Зина, спасибо, Олеженька, знали, кого посылать. Месяца четыре назад Олеженька попросил меня написать репортаж из суда по делу обманутых банковских вкладчиков. Работать в судах мне не нравится, в том числе потому, что в их коридорах постоянно происходит что-то странное. Тот мой визит превзошел все предыдущие и последующие. Пока все ждали проворовавшегося банкира, которого вот-вот должен был привести конвой, в другом конце коридора две дамы выясняли, кому же достанется доля в квартире, как бы это написали дорогие коллеги, «используя нецензурные выражения и обвинения в распутном образе жизни». Битва закончилась, когда одна из них начала швырять в другую пшеном, утверждая, что прокляла ее.

Вовремя подключились приставы, которые разогнали всех по углам, освободив коридор для прохода банкира. Седовласый дяденька в наручниках шагал, глядя вперед, не обращая внимание на шептавшихся вкладчиков, которых он кинул. Внезапно к банкиру подскочил мужичок и прокричал: «Гусин, где мои деньги»? Не останавливаясь, банкир медленно обернулся, трепыхнул пушистыми ресницами, обнажив уставшие голубые глаза. Кроме презрения в них не было ничего.

Но это, к сожалению, было лишь началом. Когда заседание в очередной раз отложили, а судья ушел в совещательную комнату, вкладчица, сидевшая в зале, подняла страшный крик – оскорбления в адрес адвокатов и банкира чередовались с молитвами и требованиями вернуть деньги. Пристав, следивший за порядком, вежливо обратился к женщине:

– Тише будьте.

Пенсионерка вроде бы угомонилась, но через мгновение двери зала распахнулись – в помещение влетел дуболом в черном берете, схватил женщину за руки и резко дернул. А потом еще раз и еще. Остановился пристав, когда увидел, что трое в первом ряду снимают его на телефоны. Решение он принял быстро: подбежал к журналистам и отобрал у двоих телефоны. Третий – то есть я – сказал, что не успел снять, и показал черный экран смартфона. Дуболом не поверил, грозил задержанием, но быстро сдался и ушел с двумя телефонами в руках. За ним проследовали мои коллеги, просящие телефоны назад. Будто суровый папаша лишил детишек гаджетов за невыученные уроки, а те заискивающе выманивали игрушки.

Через пятнадцать минут я выдал новость с видео, через два часа – текст о действиях пристава, угрожавшего мне и забравшего телефоны у коллег. Внутренняя проверка закончилась ничем, разве что пристава лишили премии. А теперь наша газетенка снова дружила с людьми в черной форме, и именно мне поручили написать о доблестной работе этих самых приставов…

II

Ночью я часто просыпался и встал раньше будильника. Сумрак октябрьского утра залез в подъезд через открытое окно на четвертом этаже. Я спустился по лестнице: есть у меня такая фобия – застрять в лифте и опоздать по важному делу.  Автобус пришел сразу. Через три остановки я вышел.

Разыскиваемый дом был занавешен зеленой строительной стяжкой, но никаких работ в нем не проводили. По дороге меня обогнало авто с приставами. Как это не догадались назвать их машины приставозками. Появился бы еще один журналистский говнотермин. Автоледи есть, зеленая красавица тоже, огнеборцы, силовики, а приставозок нет. «Нерадивого отца, задолжавшего ребенку алиментов в размере около семидесяти тысяч, увезли на приставозке».