Это было куда страшнее обычного боя. Даже не тем, что тут лилась кровь своих же людей, даже не ненавистью, что проснулась к своим же, а абсолютным отсутствием разума во всем происходящем. Опытный солдат во время горячего боя полагался на свой опыт, инстинкты и хотя бы пытался анализировать происходящее и думать о тактике. Тут же всё было подвержено животным чувствам: сначала приступ страха, потом приступ ненависти и злобы, чтобы уничтожить причину страха, затем паника от бессилие, и животное желание бежать и карабкаться по головам.
Кальдур стискивал свою сумку, вжимался в стену, выставив перед собой руки, и жалел, что дал загнать себя в угол. О стену его пыталась размазать новая толпа — тех, кто и не думал принимать участие в расправе и бунте, и тех, кто передумал после появления стражи. Они вжимались туда же, куда и Кальдур, надеясь, что бой толпы и стражей не накатит в их сторону.
Кто-то подставил ему подножку и попытался вырвать сумку. Кальдур только сильнее стиснул её, потянул к земле и боднул оборзевшего мальчишку головой. Подорвался на ноги и ударил локтём напиравшую женщину, рассёк ей скулу, двинул коленом в пах, жавшемуся мужичку, и вырвался из окружения.
Строй стражей был разорван, они сражались теперь каждый за свою жизнь. У толпы нашлись палки, ножи, топоры, кинжалы, вилы и даже настоящее оружие. На его глазах женщину-стража с нашивками сержанта, отбили от товарищей и ударили коротким стилетом в шею, она попыталась вернуться к своим, но сил у неё не хватило, она упала на мостовую и больше не поднялась.
От этого зрелища стражи перестали жалеть гражданских. Палаши полетели в головы, улицу залило кровью, и под обезумевшие крики обоих сторон, Кальдур покинул город так же, как и пришёл.
***
После Урхаула он свернул с центрального тракта и пошёл на восток, но уже окольными путями.
Просто больше не хотел встречать на своём пути ещё остервеневших и сходящих с ума людей. Теперь он не был неуязвимым, и даже видеть неприятности было для него дело небезопасным. За Соласом, где кончается власть жрецов и богачей, где не говорят каждый день о войне и Мраке, люди куда спокойнее и приятнее. Ему всего-то нужно неспешно дойти туда.
Он снова вспомнил Северные Пики, деревню Хизран и вид, открывающийся с их плато. Далеко за Соласом, далеко за Восточными Пиками, есть что-то ещё, кроме их страны. И это что-то может быть интереснее бесконечной ледяной пустыни и покосившейся башни. Может быть, когда-нибудь у него хватит сил последовать туда.
Кальдур остановился от нахлынувших мыслей и пристально всмотрелся в горизонт, надеясь увидеть там едва уловимый силуэт гор, но до них было ещё далеко. Трава позади него зашуршала, он обернулся и тут же ему прямо под ноги, радостно виляя хвостом, выскочил пёс.
Обычный, не колдовской, худющий, с всклокоченной шерстью, и языком высунутым из пасти.
— О, дружок, ты что, потерялся? — поприветствовал его Кальдур.
Обычно собаки его не любили, но это видимо было связано с тем, что он носил доспех. Теперь это в прошлом, и животным его бояться незачем. Он опустился на одно колёно, выпустил сумку, дал себя обнюхать и почесал псу за ухом.
— У нас к тебе тот же вопрос.
Собака радостно гавкнула, приветствуя обладателя спокойного и рассудительного голоса. Кальдур застыл, увидев нацеленный на него арбалет и чёрно-серую форму темников, которые один за другим выходили из зарослей и обступали его.
Виденье 31. Ни звука
— Я просто путник. Нет нужды меня убивать.
Кальдур ответил максимально спокойно и расслабленно, вытянув руки перед собой. Темник, державший арбалет, и не думал его опускать, не смотря на то, что Кальдур был не вооружён и совершенно один. Все восемь воинов, что его окружили, были в полном обмундировании, тяжёлых плащах и шлемах, не смотря на жару. Смотрели на него, не отводя глаз, словно ожидая от него каких-то сюрпризов, и не забывали поглядывать и по сторонам. Всё это было чередой очень плохих знаков — Кальдур наткнулся на опытных солдат, а не на зелёных новичков, и никаких шансов сбежать, без пары болтов в спине, у него просто нет.
— Ты смотри, Томмет… стал бы простой путник так разговаривать? — спросил коренастый.
— Нет, Гарз, он бы обоссался и стал бы просить пощады на коленях, как минимум. И тогда бы я всадил ему стрелу в лоб, как обычно. А этот паренёк так спокоен, словно не первый день на мушке. Не так он прост, — ответил долговязый и худой, тот, что навёл на него арбалет.
— Что у тебя в сумке, пацан?
Кальдур стянул сумку с плеча, тут же кинул коренастому, стараясь делать всё спокойно и размерено, и спокойно ответил:
— Всё, что у меня есть. Пара тряпок, немного солов, фляга, пара побрякушек. Еды нет.
Коренастый тут же вывернул сумку на землю, покопался в тряпках, отбросил в сторону безделушки, вырвал мешочек с деньгами, подкинул его на руке и довольно скривился:
— Около сотни будет, если не мелочёвка. Большая сумма для босого путника. Кого грабанул, мальчишка?