Читаем L полностью

— Я тоже скучаю. То напряжение, которое было в последнее время между нами… Я думала, побыть в одиночестве — это выход.

— Возможно.

— Я очень хотела тебя услышать. Невыносимо.

Молчу.

— Я люблю тебя.

— Я тебя тоже люблю.

Молчит.

— Пока?

— Да, до свидания, — грустно соглашается она. Мы в тупике. Такие взрослые, умные и любящие. В тупике, который имеет свое название: «пожить пока отдельно».

* * *

Некоторые умозаключения расползаются по душе, как крупные тараканы, а поскольку, тараканий бег быстрее человеческой реакции, то отлавливать эти пакостные мысли чрезвычайно трудно. И, как ни крути, приходится давить. Сапогами. Вот такая картинка: моя душа, сапоги и тараканы-сомнения. «Она удачно избавилась от меня». «Она освободила себе пространство, чтобы развлекаться, как ей удобно». «Ей совершенно безразлично, что мы расстались». Ну и далее по тексту. Пока нога топчет одну мысль — одного тараканчика, остальные уже мало того, что разбежались, но уже, судя по всему, успели удачно совокупиться, молниеносно выносить и безболезненно родить потомство. Брр. Отвлекаться?

Дворники елозят по стеклу машины, размазывая грязь вперемешку со снегом, дождем, брызгами от проезжающих мимо гудящих металлических коробочек, тусклый бессолнечный свет, серый, медленно гаснущий. В такую погоду темнота — спасение для города, в котором, как в захламленной квартире, если выключить электричество и зажечь свечу, то почти не видно ни беспорядка, ни пыли. Дворники тихо скрипят, и с каждым их поворотом скрип становится все невыносимей, как будто какое-то неприятное, короткошерстное животное маленькими острыми коготками впивается все глубже, влезает под кожу где-то в районе груди или горла. Меня начинает подташнивать от серии подобных ассоциаций, но все попытки отвлечься — глазами, ушами, мыслями ни к чему не приводят.

Люди у мигающего зеленым светофора быстро перебегают дорогу, серая гадость, колко и мокро метущая с неба в их лица, заставляет передвигаться быстрей и сосредоточенней, мальчик в оранжевой куртке с гигантским капюшоном, практически закрывающим лицо, проходит в нескольких сантиметрах от машины, поскальзывается, неуклюже опираясь на капот, поворачивает голову, и, столкнувшись со мной взглядом, вдруг улыбается, шепчет губами: «Извините» и разводит руками в стороны, потом поднимает их к небу, мол, чего тут хотеть, в такую вот мерзкую погоду. Я пожимаю плечами в ответ, улыбаюсь ему, и ком напряжения откатывает. Это скоро кончится, и будет весна. И Женька тоже закончится во мне, и начнется что-то другое. Но как же дотерпеть, дотянуть, изжить временем все это?

* * *

Получается, как будто два тоннеля в голове: один внешний, куда можно перенести внимание, сурово занятое чем-то посторонним: работой, разговорами… Книги, кино, театры и прочие «мертвому-припарки» помогают с осечками, далеко не всегда. В этом тоннеле, вроде бы, ты — нормальный человек, вроде бы, и смеешься, и обсуждаешь с полной самоотдачей слухи о деноминации, к примеру, или о количестве жертв очередного землетрясения в Китае, но стоит только на секунду — шарк в сторону — и велком, в параллельный тоннель сознания. Адовый. Наполненный мыслями о нас.

Город — сплошные ловушки. В этой кофейне мы завтракали, на этом светофоре мы целовались, тогда был дождь, пробка, в которой мы простояли три часа, и пели в машине хором старую советскую попсу, музыка — вся — становится знаковой… Вот, казалось бы, еще пару недель назад на эту дурацкую банальную песенку, звучащую из каждого утюга, внимание бы даже не покосилось, если только с целью презрительно фыркнуть, теперь — нет, цепляет каждое слово. Весь мир в унисон поет в уши, тычет в глаза, швыряет под ноги навязчивое напоминание о том, что — все… Что эти воспоминания стали прошлым, а принимать эту мысль никак не хочется, просто невозможно ее принять.

Вот же мое настоящее, сейчас, здесь, бред какой-то, кошмарный сон, картины Сальвадора Дали, нет, Иеронима Босха наяву. Множество гномообразных фигурок серых, бежевых, мертвоватых цветов, создающих не просто одиночество, подчеркнуто непричастное одиночество, но — больше — вакуум. Как будто в душу засунули шланг от насоса и выкачали весь воздух, а возможность вдоха перекрыли. Открываешь рот и бесполезно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное / Биографии и Мемуары