L'hospice pour les ames (СИ)

— Знаете, Сергей, я оставляю это на вашей совести. Но в ваше оправдание скажу, что вы поступили смело, потому что горькая правда пугает всех, кроме вас. Вы бесстрашно пытаетесь приручить её, и только Богу решать, стоила ли Истина боли девочки.

Из мутных глаз Сергея выкатились слёзы, гневные, скупые, горькие.

— Порою я не понимал судьбу за то, что она такие разные вещи не подарила мне, но подарила Лизе. А теперь сам отнял у ребёнка то, что жизнь отняла у меня. Я чудовище. Если бы в моих силах было подарить ей то, что способно скрасить её жизнь!

— Может быть, шанс и появится. Просто смотрите внимательно, чтобы не упустить его, — ответил Алексей.

Сергей чувствовал себя ужасным человеком, но при этом жалким и беззащитным. Он неосознанно увеличил расстояние между собой и Алексеем, который будто обжигал его светлым огоньком своей чистейшей души. Почувствовав это, тот не стал говорить ничего обнадёживающего, но накрыл чужую руку своей, чтобы дать понять, что он всё понимает и будет рядом, если Небеса ополчатся против Сергея.

Сергей, почувствовав тепло руки Алексея, вдруг успокоился, и ему показалось, что даже ветер вдруг стал теплее. Он поднялся на локте и приблизился к юноше.

— Сколько из тех, кого вы целовали, заставляли вас чувствовать любовь? — спросил Сергей, смотря ему прямо в глаза.

— Я всегда думал, что каждый из них, — ответил Алексей. — Но, если ни один из них не был моей родственной душой, то, наверное, никто.

— Зачем?! — вспыхнул Сергей. — Зачем вы так рассуждаете? Почему вы веришь, что метки всегда ставятся правильно и исчезают из-за правильных людей? Вдруг среди тех, кого вы бросили, как неподходящего, был тот самый человек?

Смущённый чужим пылом, Алексей вжался в землю под своей спиной.

— По-моему, Сергей, вы слишком рьяно стремитесь обрести истину. Так, что вовсе игнорируете всё, что может на неё указать.

Сергей замолчал, и гнев в его глазах снова сменился болью.

— Да! Может быть! Это потому, что мне на самом деле плевать на истину. Знаете, я ночами не сплю, а лежу и думаю о разных вещах. И, боюсь, я понял очень много. Я обнаружил, что во мне уже нет стремления узнать, справедливо ли я умираю, а есть только гнев и жажда отречься от приготовленной мне судьбы. Потому что это невыносимо: сидеть здесь и только и делать, что смотреть на две оставшиеся метки и проклинать мир за то, что я планировал узнать его, а в итоге получил такую насмешку от бога. Может быть, то, что мир так жесток, значит, что бог есть?

— Прекратите так говорить! — теперь и Алексей был близок к тому, чтобы разозлиться. — Вы сами не понимаете, что говорите. Это не вы, вы не так глупы.

— Наверное… Наверное…

— Ну скажите, чего вы не успели? — спросил он, крепко хватая юношу за плечи и пристально глядя в его лицо. — Вдруг мы успеем что-то сделать? Сбежим отсюда, если понадобится!

С трогательной искренностью Сергей ответил:

— Не успел извиниться перед матерью за то, что у неё не будет внуков; не успел принять себя и хоть раз просто насладиться любовью к мужчине. А ещё я много лет игнорирую общество моей матери, и поэтому ни разу не был с ней в Париже.

Алексей лишь улыбнулся. Ему хотелось бы сказать, что все это осуществимо, но прибегать ко лжи в данной ситуации он совершенно не хотел.

— Любовь вам никто пообещать не может, а вот остальное, может быть, и сбудется.

— Как романтика, меня ваши слова совсем не вдохновили. Не хочется уходить отсюда, не познав самого человеческого. Как говорилось в одной пьесе, «вы из Египта, сэр, и не видели пирамид»? Это глупо, проверять людей на совместимость одним поцелуем. Могли бы дать им провести вместе ночь. А так страх перед поцелуем не даёт даже задуматься о чем-то большем, даже если это дозволено.

— Таков и был замысел. Если бы люди не поцеловались, у них мог бы родиться неправильный ребёнок.

— И у родственных душ неправильные дети рождаются, — Сергей говорил о себе.

— Не говорите так! Мы все правильные. Просто разные. И лишь вопрос времени, когда люди это поймут.

— Меня это возмущает! Я люблю целовать людей, — в голосе юноши зазвучали мечтательные нотки. — Все те восемь раз я помню, как будто они были вчера. Все губы разные, но все восхитительные. У одних мужчин они тонкие, у других пухлые. Одни целуют напористо, у других губы мягкие и податливые, будто шёлковая ткань. У одних кожа на лице гладкая, как у мальчишки, а у других усы или щетина. Одни мужчины сжимают вас в объятиях, будто это их последний миг на земле, а другие мягко кладут ладонь на шею. Нет, Алексей, я ни о чём не жалею.

Алексей тоже знал немало губ в своей жизни. Знал мягкие женские поцелуи и жадные мужские. Прижимал к себе девичьи талии и таял в сильных объятиях. Клал руки поверх кудрей на хрупкие лопатки и запускал пальцы в короткие волосы. А сейчас больше всего он хотел коснуться губ Сергея. Узнать, насколько смело тот ответит, как сильно сожмет его плечи руками, как легко собьется его дыхание…

— Алексей… — раздался непривычно низкий голос Сергея.

— Что? — тому, казалось, всё послышалось.

— Коснитесь моих губ, — попросил Сергей, глядя в зелёные глаза.

— Что?!