Л. И. Брежнев: Материалы к биографии

— Нет. Я никогда не слышал, чтобы Брежнев обсуждал с кем-нибудь свое здоровье. Случалось, правда, он интересовался, хорошо ли, понятно ли он говорит — это его волновало.

— Скажите, а мог Брежнев во время переговоров вспылить, не согласиться с мнением своего собеседника?

— Вы знаете, он вообще ни с кем не хотел портить отношений.

— Интересно, а какое впечатление осталось у вас от этого человека?

— Лично мое мнение. Необразованный, незнающий. Ленящийся читать даже то, что ему давали. Он не хотел глубоко вникать ни в один вопрос и при этом отделывался фразами типа «тут надо посоветоваться, тут надо подумать».

— И тем не менее с ним вам пришлось работать больше всего?

— Я даже живу в доме, где он жил, — с этого дома недавно сняли мемориальную доску.

— Вы прекрасно знали, что за человек стоял во главе нашего государства. Вам никогда не было страшно за страну да и за себя?

— Страшно — нет. Стыдно — да. Мне стало особенно стыдно во время беседы один на один Брежнева и Картера.

Тогда Брежнев уже без бумажки ничего не произносил. Беседа один на один заключалась в том, что Брежнев зачитывал подряд заранее приготовленные тексты, плохо воспринимая то, что говорил в ответ Картер. Для того чтобы отреагировать на возможные вопросы, несколько заготовок дали и мне. В случае необходимости я должен был передать их Брежневу. Среди бумаг одна была особой. Все зависело от того, как Картер поставит вопрос; или следовало читать всю заготовку ответа, или только половину. Когда Картер задал вопрос, я зачеркнул в тексте ненужную часть и передал листок Брежневу. Он начал читать и, добравшись до зачеркнутого, обернулся ко мне: «А дальше читать не надо?» «Не надо», — ответил я и с ужасом посмотрел на Картера и его переводчика, которые внимательно наблюдали за этой сценой, прекрасно понимая, что происходит. Мне стало по-настоящему стыдно.

— А если бы Брежнев что-нибудь добавил от себя?

— К счастью, к этому времени Брежнев от себя ничего не добавлял. Потом не забудьте — за бумагами, которые он читал, стояли конкретные, в том числе и очень умные, люди. Другое дело, раньше мы хорошо умели завязывать узлы в международных делах, но не умели их развязывать, не умели при переговорах учитывать позицию другой стороны.

^{Огонек. 1989. № 10. С. 22–24}

Не все аплодировали

Андрей Сахаров Это было бы самоубийством человечества

К 1966–1967 годам относятся мои первые обращения в защиту репрессированных. К 1968 году возникла потребность в достаточно развернутом, открытом и откровенном выступлении. Так появилась статья «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе».

Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе. 1968 год

Разобщенность человечества угрожает ему гибелью… Перед лицом опасности любое действие, увеличивающее разобщенность человечества, любая проповедь несовместимости мировых идеологий и наций — безумие, преступление. Лишь всемирное сотрудничество в условиях интеллектуальной свободы, высших нравственных идеалов социализма и труда с устранением факторов догматизма и давления скрытых интересов господствующих классов отвечает интересам сохранения цивилизации…

Три технических аспекта термоядерного оружия сделали термоядерную войну угрозой самому существованию цивилизации. Это огромная разрушительная сила термоядерного взрыва, относительная дешевизна ракетно-ядерного оружия и практическая невозможность защиты от массированного ракетно-ядерного нападения…

Капиталистический мир не мог не породить социалистического, но социалистический мир не должен разрушать методом вооруженного насилия породившую его почву — это было бы самоубийством человечества в сложившихся конкретных условиях. Социализм должен облагородить эту почву своим примером…