2)
Встал рано и поехал. Путешествие хорошо. Беседа с предводителем Мценским[155]
– православным, консерватором, непромокаемым. Милая Таня[156] и Миша[157] и least not last (последняя в списке, но не последняя по значению) маленькая Танечка[158]. Особенно живо чувствовал безумную безнравственность роскоши властвующих и богатых и нищету и задавленность бедных. Почти физически страдаю от сознания участия в этом безумии и зле. Здесь же меня поместили в безумную роскошь и привезли сам четверт: доктор, секретарь, прислуга. И на беду 9 Июня весь Круг Чтения на эту тему. Научи меня Ты, что мне делать.Все то же состояние телесное, но душевное очень хорошее. Нынче чуть-чуть поправил о любви. Становится сносно. И из кратких молитв составил три, которые постараюсь заучить. Буду пользоваться ими. Постыдное чувство испытал: досаду, что по дороге меня не узнают. Как пропиталась вся моя душа мерзким тщеславием. Записать:
В первый раз вчера испытал очень радостное чувство полной преданности воле Его, полного равнодушия к тому, что будет со мною, отсутствия всякого желания, кроме одного: делать то, чего Он хочет (я сейчас испытываю это). Я и прежде, давно уже познал это, как истину, открытую мне разумом, но только теперь испытал это как чувство – чувство обращения к Нему и желания получения указания от Него: что же делать? – Привык к молитве и к ожиданию ответа на человеческие речи. Но это самообман. Ответ есть в душе. Благодарю Тебя. Как хорошо! Чую ответ, и так радостно, что выступают слезы.
Хорошо бы ясно показать, что если речь о борьбе, то любовь, кроме своего внутреннего значения, есть самое могущественное орудие борьбы…
Боже мой! Какое, мне кажется, ты мне дал радостное дело жизни.
Иду завтракать. Письма ничтожные. Нынче составил из всех молитв одну[159]
. Кажется, годится. А еще очень хорошо поправил о любви.С утра в постели писал молитву Соничке[160]
. Все нехорошо. Ничего не работалось. Читал 41 письмо с недобрым чувством. Ездил верхом, очень устал. Главное же, мучительное чувство бедности, – не бедности, а унижения, забитости народа. Простительна жестокость и безумие революционеров. Потом за обедом Свербеева[161], французские языки и теннис, и рядом рабы голодные, раздетые, забитые работой. Не могу выносить, хочется бежать.… Как много, много кажется, что нужно сказать. Помоги, Господи, делать то, что перед тобой нужно.
Знаю Бога потому, что знаю в себе любовь к людям и всему живому. Знаю, что живу, только потому, что люблю и себя, и все живое.
Не потому люблю людей и свою душу, что знаю Бога и Его волю, а знаю Бога и Его волю потому, что люблю людей и свою душу.
Знаю Бога потому, что знаю свою душу. А душу свою знаю потому, что люблю свою душу, и не одну свою душу, а и души других людей, душу всего мира.
Тело мое болеет и умирает; душа не болеет и не умирает. Душа это Бог, живущий в моем теле.
Живу я и телом и душою. Тело любит только себя, душа любит всех людей, все живое. Тело болеет, стареет и умирает, душа не болеет, не стареет и не умирает.
Буду же полагать жизнь свою в душе, а не в теле[162]
.… Нынче очень мало спал, много, много думал. Кое-что записал. И очень хорошо, свежо, бодро. Записать:
Сегодня, – спал хорошо, походил, кое-что записал. Хорошо молился, живо понимал свое ничтожество и не величие – величие сказать мало, а бесконечность – не гадины Льва Толстого, а существа, сознающего себя Божественным.
Когда человек один, ему легко быть хорошим. Только сойдись с другим – и он становится дурен. И чем больше людей сходится вместе, тем труднее им удержаться от дурного. От этого-то так важна, нужна любовь. Только с нею, не делаясь хуже, могут сходиться люди.
Отец мой, начало любви, помоги мне, помоги в том, чтобы делать то, чего Ты через меня хочешь.