Л. Н. Толстой. В поисках истины (по дневникам писателя)

Сейчас проводил Денисенок[170]. Дал молитвы и плакал, отдавая. Потом ходил навстречу лошадям. Сейчас, 9 часов, вернулся и умиляюсь. Молюсь и радуюсь, радуюсь сознанием Бога – любви в своей душе. Полон ею. Благодарю все, люблю все.

Дневник, 27 июля 1909 г., Ясная Поляна, т. 57, стр. 103.

Ходил гулять, молился и умилялся до слез от внутренней радости и благодарности. И теперь есть отзвуки этого чудного чувства.

Дневник, 1 августа 1909 г., Ясная Поляна, т. 57, стр. 108–109.

Несмотря на мое ясное понимание Бога не познаваемого, а только сознаваемого в себе, мне часто хочется Бога личного, такого, какому можно бы молиться. Это слабость, привычка и вместе с тем естественное желание общения с Богом такого же, как общения с человеком, хотя этого-то и не может быть. Желание это естественно сильно. Для того же, чтобы удовлетворить ему, нужно верить, что Он есть именно такой, каким бы я хотел, чтобы Он был, т. е. личным существом, с которым я мог бы общаться не неразрывно внутренно, как это есть в действительности, а внешним общением, как с отдельным существом. Для того, чтобы мочь так общаться, нужно верить, что Он есть отдельное существо; а чтобы верить этому, надо доказательство. Доказательством таким может быть только чудо, показывающее и Его отделенность от меня, и Его существование, как отдельного от меня существа.

И потому, чтобы верить в личного Бога, нужны чудеса. Чудес нет, надо верить в предания о чудесах или воображать себе чудеса. Это и делают так называемые верующие. Те же, которых называют атеистами, требуют для веры в Бога также чудеса, но, будучи критически трезвы в мыслях, не верят в чудеса прошедшего, не видят чудес в настоящем и потому не верят в Бога, а верят только в то, что познается внешними чувствами.

И те, и другие: верующие в Бога вследствие веры в чудеса и не верующие ни в какого Бога одинаково заблуждаются, потому что одинаково не признают того единого, несомненного Бога, Бога в себе, Бога, требующего добра, Бога, выражаемого законом совести, по Иоанну – любовью. А не веря в этого Бога, не верят и в это проявление Его. И не имея несомненного основания нравственности, одни основывают ее на букве, другие на науке.

Дневник, 12 августа 1909 г., Ясная Поляна, т. 57, стр. 114.

Хорошо, что есть в молитве: радуйся, что тебя ругают. Вспомнишь – и совсем другое чувство. Ложное осуждение – да и истинное – только загоняет в ту область, где есть общение только с Богом. И как легко, как хорошо.

Дневник, 14 августа 1909 г., Ясная Поляна, т. 57, стр. 115–116.

Вечер вел себя довольно хорошо, но отвратительно поступил с красноречивым просителем: вместо того, чтобы пойти (а я играл в шахматы) и поговорить с ним по душе, я холодно отказал ему. Слава Богу, нынче вспомнил – и стыдно, и гадок сам себе. Помоги мне, помоги мне… В минуты и слабости и силы я люблю говорить: Господи, помоги… И думаю, что никто не слышит меня, а все-таки говорю. И мне пришло в голову: если отношение Начала всего ко мне подобно моему отношению к частям моего тела, так что я могу по своей воле сознавать ту или другую часть своего тела, почему не вообразить, что как я могу, когда захочу, внести себя, свое сознание в свою руку, ногу, палец, так и То, у чего я прошу помощи, может, если захочет, внести Себя, Свое сознание в частицу Себя, в меня, в мою заключенную в тело душу? (Все это фантазия, но приятная.)

Если это так, то как страдание одной части моего тела вызывает сознание этой части, так точно и страдание мое, всего моего существа вызывает сознание Богом моего «я». Так как же не желать страдания?

Дневник, 17 августа 1909 г., Ясная Поляна, т. 57, стр. 118.

Ходил гулять, хорошо молился. Тем хороша молитва, когда она состоит из глубоких религиозных истин, что, смотря по расположению, воспринимаешь их с новых сторон. Так было нынче. Дома бывший офицер из Варшавы с проектом общества христиан. Я старался изо всех сил не оскорбить, не огорчить его, а – и то, и другое. На душе было очень радостно, мягко, любовно. Благодарен за все.

Дневник, 25 августа 1909 г., Ясная Поляна, т. 57, стр. 125.

Я есмь нечто, сознающее свою отдельность от Всего. Все и себя вместе со всем я не могу понимать иначе, как веществом в движении…

Сейчас думал про это, и вдруг стало тяжело, сомнительно. – Старался справиться, но не помогали никакие рассуждения; не мог сознавать Бога – и стало одиноко, бессмысленно, страшно. Вспомнил молитву: Знаю, что если я в любви, то я в Тебе и Ты во мне… и тотчас же все облегчилось, почувствовал возможность любви, тотчас же, встретил дворника Алексея[171], почувствовал к нему любовь, и все прошло. Да, только одно, одно – любовь.