Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Был ли он СМЕЛ? Не помню, кажется у Сервантеса я прочел когда-то запомнившуюся мне испанскую поговорку: «Никто не может сказать о себе: „я храбр“, но некоторые могут сказать: „я был храбр“».

Да, я знаю случаи, когда Евгений Львович проявлял (перебарывая лень и трепет душевный) настоящую храбрость, шел и вступался за людей даже не очень близких ему. Но вместе с тем есть большая доля правды и в том, о чем пишете Вы, — иногда ЮМОР ЕГО становился именно таким, защитным, самоохранительным. Но, скажите, кто из нас, проживших сталинскиегоды и оставшихся тут, может сказать: я — храбр?! Да, я знал много смелых людей: Вас, Т. Г. Габбе, Ф. А. Вигдорову, Р. Васильеву, А. А. Ахматову, М. М. Майслера… Список можно продлить. Но разве не было у каждого из названных какого-нибудь щита или другого средства самоохраны? Пожалуй, из всех, кого я когда-либо знал, самым смелым, прямолинейным был М. М. Зощенко. Но ведь и у него был «щит»:его слава!

250. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

18/VIII 66, Пиво-Воды.

Дорогой Алексей Иванович.

Какие же вы молодцы оба — Вы и Элико, что вам удалось уговорить Александру Иосифовну приехать и пробыть у вас целую неделю! Хоть неделю! Я говорила с ней по телефону на днях — у нее даже голос посвежел, по-моему.

Теперь о Евгении Львовиче. В предыдущем письме я неверно, плохо, неточно задала Вам вопрос — храбр ли он был? Я не имела в виду гражданское мужество — какая уж в тридцатых годах гражданственность! какая гражданская доблесть! она не была возможна даже для хороших людей хотя бы потому, что даже лучшие понимали действительность неясно, мутно. И я, как и все, ни от кого не вправе ее требовать и никому не судья. Но общаясь с Е. Л., я всегда чувствовала — может быть, и ошибаясь, — что человек он вообще уклончивый, непрямой, что его редкостный, прелестный, очаровательный юмор служит ему в жизни прикрытием. Вот и все, о чем я хотела спросить Вас. В сборнике он не такой.

А насчет статьи Малюгина Вы правы — отличная статья [345].

Что Вы нового хорошего читали? В «Москве» появились стихи Анны Андреевны (№ 6), в журнальчике «РТ», № 13 — тоже… Как бы она рада была увидать их. Но хорошо, что хоть читатель их видит, наконец — с опозданием чуть ли не в четверть века.

А что Вы думаете о «Святом колодце» Катаева? Очень интересуюсь, потому что сама думаю разное-всякое. Я читала его сразу после новой превосходной вещи писателя № 1 — фон весьма для Катаева неблагоприятный [346].

251. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Ленинград, 16.IX.66 г.

Дорогая Лидочка!

За свое молчание я наказан — долго не слышал Вашего голоса. Если и читал Ваши письма, то адресованные не мне… Но и на том спасибо! И большое спасибо!!! Не хотел бы я быть на месте Вашего милого адресата [347].

Вы спрашивали меня о «Святом колодце». Я летом его не читал, не получал журналов. Здесь недавно прочел с большим интересом. Это, как мне кажется, и насколько я знаю автора, — блестященаписанный автопортрет. Другие отплевываются, бранятся, говорят — «скучно», ругают и редакцию, изменившую славным традициям. Нет, я уже сказал — скучно мне не было. И не вижу измены хорошей традиции — печатать все по-настоящему яркое. Но понимаю, что здесь можно и поспорить, понимаю, что снобизм, пижонство Катаева рядом с Быковым, Можаевым, Солженицыным — может раздражать. И меня раздражает. Потому что и для меня гражданственность искусства стала значить больше, чем значила когда-то. Мы вот с юности не любим передвижников, снисходительно посмеиваемся над ними, над заданностью, тенденциозностью их полотен. А несколько лет назад я смотрел выставку молодых ленинградских художников, там было выставлено немало симпатичного, очень свободного, очень левого. А все-таки дольше всего я стоял у карандашных рисунков неизвестного мне художника, у рисунков, которые назывались: «Репрессированный», «В колхозе» и т. п.

PS. Хотел с Вами посоветоваться, Лидочка. У меня конфликт с Детгизом — вроде того, что был недавно у Вас.

В предисловии к «Нашей Маше» я объясняю, почему поздно обзавелся семьей, говорю, что за спиной у меня — четыре войны, блокада, ежовщина и т. д. В корректуре я не обнаружил слова «ежовщина», восстановил его, написал (из Высу) редактору. Она пишет, что слово это вторично вычеркнул Морозов [348], а от себя написала следующее: