Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Последнюю неделю я опять впала в бессонницу, в снотворное, а потому в некоторую депрессию. Надеюсь выбраться. Причины две: 1) весна 2) побывала на предвыборном собрании в Союзе. Я приехала, чтобы только голосовать, но, к сожалению, застала еще речи. А на следующий день оказалось, что кроме гнусных речей были еще гнусные махинации с бюллетенями и урнами, так что 3 члена счетной комиссии отказались подписать протокол.

Есть отчего погрузиться во мрак!

294. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Каменный Остров, 2.V.69 г.

Дорогая Лидочка!

Сегодня ко мне должна прийти Люша, и — в ожидании этого радостного события — прислушиваюсь к шагам в коридоре — я взялся за перо, чтобы написать Вам — о том, о чем не решался писать, имея в виду Шпекиных [419]. Много раз думал: была бы оказия! А вот она появилась, и я не сразу вспомню, о чем же хотелось писать в чаянии свободы.

Вероятно, только об этом чаянии.

Вы пишете о какой-то новой ступени, на которую я шагнул.

Да, в общем-то шагнул.

Это — та ступень, когда физическую (настоящую физическую) боль доставляют малейшая фальшь и малейшая неправда. Когда не хочется (и не можется) заниматься сочинительством.Как Вы понимаете, к такому состоянию приводит не только возраст…

Впрочем, сейчас я вообще не могу работать. Уже десять дней нахожусь в клинике (в клиническом санатории), где меня исследуют по всем меридианам и параллелям.

Все эти исследования и анализы отнимают столько сил, что остаются только крохи на самое неотложное — на те письма, на которые нельзя не ответить.

А что-нибудь посерьезнее, и уже мне трудно. Грозят прислать корректуру 2-го тома, и я уже пугаюсь. Но это, конечно, не самое страшное и не самое опасное. Опаснее то, что, заключив со мной договор только на 2 тома, меня просят представить и два остальных. А эти два как раз не могут не вызвать жажду крови у редактора и у цензора. Там — дневники и воспоминания, а в этих последних — неоднократные упоминания о 37 годе, о [нрзб], о Хармсе, Введенском, Белых, Васильевой и т. д. Поэтому я и не форсировал, не пытался ускорить это издание. Чем позже, тем лучше — думал я в ребяческой надежде, что будет поворот к лучшему.

Но издатели, вероятно, сами почувствовали неладное и требуют от меня сдачи всего материала — дозаключения договора и дообъявления подписки.

Пока что я требую заключения договора. А что будет дальше, какой тактики мне держаться — я не знаю.

295. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

11/V 69.

Дорогой Алексей Иванович.

Сколько я ни морщила лоб, чтобы сообразить, как Вам справиться с Детгизом, — я ничего не выморщила. (Новый глагол.)

Не умею, не понимаю, как со всем этим быть, — не могу понять, не в силах, как двинуть ушами. Я и относительно себя не понимаю, что мне делать со своей литературой: надо ведь как-то и зарабатывать, хоть и немного, а где, как, чем? Книга Ахматовой, сделанная нами, лежит; «Пять писем Маршака» — собственно мои воспоминания о нем — лежат; о сборнике статей нечего и думать. «Лаборатория» не переиздается. Вот и все.

Работаю я — когда работаю! — только над Дневниками [420]. Т. е. бесплатно.

Деньги пока есть,но перспектив никаких. А это скучно.

Вам же денег надо гораздо больше, ибо Вы «кормилец».

Ах, как хотелось бы научиться двигать ушами!

296. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

V~osu. 12.VI.69 г.

Дорогая Лидочка!

Да, мне предстоят нелегкие бои за III и IV томы. Буду биться до последнего. Своей рукой не сниму ничего, а чужая, кажется, не вольна в этих ситуациях распоряжаться. Пока что берут убеждением.

О. Ф. Берггольц, у которой в «Избранном» цензура потребовала снять 6, кажется, стихотворений, добилась встречи с Толстиковым, и он, если мне правильно рассказали, убедил ее в приемлемости действий цензора. Будто бы он при этом сказал:

— Зачем Вам нужно об этом вспоминать? Мой отец тоже был репрессирован, и он никогда об этомне вспоминает.

Сейчас я как раз занят правкой III-го тома.

297. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

18/VI 69, Москва.

Дорогой Алексей Иванович.

Ольге Федоровне дивлюсь. Насилие есть насилие — и бывает, что все мы сдаемся, потому что выхода нет — но дать себя в этом пункте убедить! Вот на это воображения у меня не хватает.

_____________________

Книга Ахматовой в Лениздате ни с места. Я очень горюю. Свое пишу, но очень медленно, потому что нужно много справок в Библиотеке, а все заняты, а я в Библиотеку не ходок (лестница).

298. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

V~osu. 17.VIII.69.

Дорогая Лидочка!

Ваше письмо, вернее, Ваши скорбные листы(как называли в старину то, что теперь именуется историей болезни) я получил уже давно.

Кузнецова я читал только «Бабий Яр». Талантливо, ярко, хотя и претенциозно кое-где. С автором я знаком не был. А этот Анатоль мне активно не нравится. Что-то стыдное, позорное — во всем, начиная с епиходовско-смердяковского псевдонима [421].

299. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

Пиво-Воды. 30/VIII 69.

Дорогой Алексей Иванович.