Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Дорогой Алексей Иванович.

Вы спрашиваете, за какие книги К. И. я отдала бы все воспоминания о нем, даже самые лучшие. За те, которые не переиздаются, которых не только на прилавках, но и в издательских планах нет. Ни единой книги его нет, а ведь он в них вложил свою жизнь: «От 2 до 5», «Современники», «Живой как жизнь», «Высокое искусство», «Чехов», «Уолт Уитмен», «Книга об Александре Блоке», «Рассказы о Некрасове», ранние статьи — словом, я променяла бы воспоминания о Чуковском (в том числе и свои) на книги Чуковского. Ведь это естественно, не так ли? Ведь вот я очень люблю книгу К. И. о Чехове, но если бы меня спросили: «что издавать: А. П. Чехова или книгу Чуковского о Чехове» — я ответила бы: конечно, Чехова; и что издавать — стихи Ахматовой или «Записки» Л. Чуковской об Ахматовой? Я ответила бы: стихи… Вот в этом смысле я и написала, что хоть и радуюсь сборнику воспоминаний о К. И. — более обрадовалась бы сборнику его статей или любой его книге…

Я думаю, что в этом предпочтении нет ничего обидного по отношению к тем любящим К. И. друзьям, которые с разной степенью ума, таланта и мастерства написали о нем свои воспоминания. Я от души люблю Ваши, затем Непомнящего, Петровой, Берестова, Паперного, Клары Израилевны и других. А сколько труда внесли в эту книгу ее составители!

_____________________

Вот Вам вариант Вашей «Буквы „Ты“».

Девочка пошла в школу.

Мама спрашивает: — Как зовут твою учительницу? — На вы. — Нет, а как ее имя? — На вы. — Ну, а если ты хочешь у нее спросить что-нибудь, ну например: где мыло? тогда как ты скажешь? — На мы.

412. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

22.XII.76 г.

Дорогая Лидочка!

…Относительно Чехова и Чуковского — не знаю. Чехова я люблю, вероятно, не меньше Вашего, но если бы спросили: кого — Чехова или Чуковского? — я бы сказал:

— Чехова на книжных полках много, а прекрасную книгу Чуковского о Чехове знает не так много людей.

Почему Вы на эту тему заговорили — не понимаю; не помню, с чего начался разговор. Я бы не очень огорчился, если бы мои воспоминания о К. И. в сборнике «Советского Писателя» не пошли. Они не лучшее из того, что я писал о К. И. «Седовласый мальчик», как Вы знаете, не идет. Как не идут, вынутые мною из детгизовского сборника «Заметки о ремесле и мастерстве»[550]. Статьи же К. И. — самого — там напечатаны. Первое меня не может не огорчать, второе — не может не радовать.

413. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Ленинград, 11.4.77.

Дорогая Лидочка!

Огорчил меня — и ужасно огорчил — Владимир Иосифович. К моему семидесятилетию Лендетгиз собирается выпустить сборник моих рассказов, спросили, кого бы я хотел видеть автором предисловия. Я назвал В. И. Глоцера. Знали бы Вы, каких трудностей стоило мне защитить его кандидатуру. «Не член союза», «не ленинградец», «никому не известный» — и еще похуже замечания приходилось мне многократно выслушивать и вычитывать. Я стоял твердо: или Глоцер, или не надо книги. Согласовали с Москвой и заключили договор с Глоцером. И тут была заковыка. От В. И. я узнал, что его «дискриминируют» — платят меньше, чем он заслуживает. Я добился, что ему дали высшую (для нелауреата) ставку. Было это полгода, если не больше, назад. Полгода он писал статью в один печатный лист. Я виделся с ним, писал ему и ни разу не спросил, как подвигаются его дела. Не хотел мешать ему, нервировать его. А он за эти полгода (за год, собственно, потому что начал готовиться к работе еще прошлой весной) не задал мне ни одного вопроса, ни о чем не посоветовался. Один раз я спросил: не надо ли подкинуть ему биографического материала?

— Нет, — ответил он. — Материала у меня достаточно. Мне важно донести до читателя мою концепцию.

И вот четыре дня назад наш милый Володя — без предупреждения — нагрянул к нам с готовой статьей. Скажу сразу: статья хорошая. На четверку во всяком случае. Немало страниц и на пятерку с плюсом. Но там есть вопиющие неточности биографического порядка. И неверно, неточно определена степень автобиографичности моих сочинений. «Ленька Пантелеев», оказывается, «сугубо автобиографическая повесть», а «Республика Шкид» — меньше. В то время как о своем герое Леньке я несколько раз публично заявлял, что это не автор, а «человек с очень похожей судьбой и с очень знакомым автору характером». «Республика Шкид», как Вы знаете, повесть-очерк. И все в таком духе. В «Букве Ты», оказывается, «еще меньше автобиографичного», а что там правда и что вымысел — «это навсегда останется писательской тайной».

— Почему? — спрашиваю. — Разве трудно выяснить, спросить у живого еще автора?

— Это не в моих правилах. Я держусь дистанции между собой и тем, о ком пишу.