Читаем Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) полностью

Вот что я мог несвязно набросать в той спешке, в какой сейчас нахожусь[596].

452. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

1/II 79.

Дорогой Алексей Иванович. В известном смысле «разноголосица» неизбежна. А. А. говорила: «когда напишешь много стихов, замечаешь: одним нравятся одни стихи, другим — другие. И это непредсказуемо». Оно так. Но насчет Александры Иосифовны у меня имеется одно подозрение.

Одна из лучших ее черт — верность. Но и лучшие черты иногда превращаются в свою противоположность. Шурина прекрасная верность — С. Я-чу, редакции, вкусам и работе нашей молодости постепенно превратилась в косность, в консерватизм, в неспособность (и нежелание) понимать новое, иное, другое. Я это наблюдала много раз (и в ее отношении к моей работе тоже). Почему Шура не принимает «Дом у Египетского моста»? Думаю, потому, что это не «Пакет», не «Республика Шкид», не «Часы»; что это другой, новый Пантелеев. (А любит ли она Ваши мемуары? не знаю.) «„Лопатка“ плохо построена». Да, конечно, она построена иначе, чем, например, «Пакет» (который я очень люблю). В «Пакете» все стремительно, динамично, все в движении. «Лопатка» замедленнее, она вглубь. (Как и весь «Дом».) «„Дача“ — не детский рассказ». А что за обязанность у рассказа быть специфически детским? Найдутся дети, которые и «Дачу» полюбят, — но действительно это скорее о, чем для — и я ничего дурного тут не вижу. Один из лучших рассказов Житкова — «Пудя» — не специфически детский; «Механика Салерно» дети читали бы с большим увлечением. Ну и что? Что у Вас за пожизненная задача: быть «для детей»? Ваша задача — быть писателем, Вы ее выполняете, причем меняетесь, а Шура именно этого-то и не хочет (не может). Повторяю: я прежнего Пантелеева нежно люблю, но я понимаю, что жизнь писателя (и человека) есть путь; а для Шуры всякая перемена есть измена. Она не дает себе труда двигаться; кроме того, работая «в коллективе», она не имела возможности проявлять самоуверенность, непререкаемость, а теперь (когда рядом нет Т. Г. и С. Я.) она — сама себе госпожа. И выносит резолюции.

В чем она права, это — что «Рейс 14» рассказ «очаровательный». Подходящее слово. Очаровательный, если можно так выразиться, «экстракт японизма» — и японочка очаровательна, и ее отношения с автором, и ее капризы, и все поклоны родителей. Очаровательная игра с пространством (прилетели туда же, откуда вылетели). Но беда в том, что тут задана (восклицаниями Элико, хотя бы) Хиросима. И потому очарования тут мало, безупречного искусства — мало. Вы не даете рифмы, отзвука, ответа — взятой ноте. Если бы «Рейс 14» был бы не в Хиросиму — тогда я была бы неправа. И знаете, мне мечтается, что у Вас эта не хватающая в рассказе нота еще может родиться. Вдруг. Сама.

Насчет живого китайчонка — это такой вздор, что даже опровергать не стоит. А «Маленький офицер» — это хоть рассказ не для маленьких, но прекрасный, глубокий. Пусть и маленькие и большие подумают.

_____________________

Привычка к старой писательской манере и отталкивание от новой — это не только Шурино свойство. Вспомните, как любили «Кавказского пленника», «Руслана и Людмилу», «Бахчисарайский Фонтан». И — стоп. «Евгения Онегина» — не приняли… А как страдала А. А., стараясь разгадать, почему столь многие ее поклонники не любят «Поэму без героя»? Пыталась классифицировать этих нелюбителей. А дело было ясное: очень любили «Двадцать первое. Ночь. Понедельник». Было за что любить. Но Ахматова двигалась, менялась, становилась другой, а читатель хотел опять и опять слышать: «На столе забыты / Хлыстик и перчатка».

Шура хочет опять «Пакет» или опять «Маринку» (про блокаду; про блокаду — это ей родное). А Вы — о детстве… Не огорчайтесь, дорогой друг. Жалеть надо не Вас, а Шуру. У нее душа не трудится.

453. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

13/II 79, Москва.

Дорогой Алексей Иванович.

Да, я все Ваши письма получила. И то давнее, со сведениями о Розалии Ивановне, и сравнительно недавнее — с Вашим отбором по плюсу. Очень хотелось бы получить отбор по минусу[597]. А получили ли Вы мое письмо об Александре Иосифовне и ее критических высказываниях.

_____________________

Все это пустяки, а мне на душе тяжко от того, что заболела моя близкая приятельница, мой любимый друг, мой любимый поэт — Мария Серг. Петровых. Она в больнице; через неделю операция. В субботу меня пустят к ней в больницу перед операцией в последний раз. Так что мне надо непременно за эти дни отоспаться и привести себя в порядок.

Ну, вот и все. Итак, жду разбора по минусу. Мне это важно. Обнимаю Вас. Будьте здоровы.

Вы написали: «Работаю через невозможность работать». Очень точно.

454. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

27.II.79.

Дорогая Лидочка, давно не писал, не мог. Стихи читал с удовольствием я, за мной Маша, а потом и Элико. Между прочим, Элико услышала и отметила такое, чего я по беглости чтения сразу не оценил.

Перейти на страницу:

Все книги серии Переписка

Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.

Алексей Пантелеев , Леонид Пантелеев , Лидия Корнеевна Чуковская

Биографии и Мемуары / Эпистолярная проза / Документальное
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Николай Павлович Анциферов (1889–1958) — выдающийся историк и литературовед, автор классических работ по истории Петербурга. До выхода этого издания эпистолярное наследие Анциферова не публиковалось. Между тем разнообразие его адресатов и широкий круг знакомых, от Владимира Вернадского до Бориса Эйхенбаума и Марины Юдиной, делают переписку ученого ценным источником знаний о русской культуре XX века. Особый пласт в ней составляет собрание писем, посланных родным и друзьям из ГУЛАГа (1929–1933, 1938–1939), — уникальный человеческий документ эпохи тотальной дегуманизации общества. Собранные по адресатам эпистолярные комплексы превращаются в особые стилевые и образно-сюжетные единства, а вместе они — литературный памятник, отражающий реалии времени, историю судьбы свидетеля трагических событий ХХ века.

Дарья Сергеевна Московская , Николай Павлович Анциферов

Эпистолярная проза

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза