Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

А Гриши Белых уже не было с нами[605]. Я ответил, что никому не обещал и не собирался говорить о Белых. А через какое-то время она очутилась в Крестах. Через месяц, если не ошибаюсь, вышла. Подходит к моему столику в ресторане Дома писателей, присаживается и говорит:

— Ну, теперь мы с Вами сравнялись.

Я отшутился, что, мол, в Крестах я, слава Богу, не сидел.

И помню всегда, что говорил о Берггольц Самуил Яковлевич:

— Очень легко представить ее в июле 1914 года, стоящей на коленях на Дворцовой площади и поющей «Боже, царя храни!».

465. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

30/X 79.

Дорогой Алексей Иванович.

Спасибо за телеграмму. Мы получили ее 29-го, потому что 28-го в квартире было пусто. Но, вернувшись вечером 28-го из Переделкина и увидев в двери бумажку с извещением о телеграмме, — я сразу поняла, что это Вы, — и так назавтра и оказалось.

День К. И. прошел как всегда (подумайте: 19 раз мы собираемся!): кто-то, кого очень ждали, заболел и не пришел; кто-то, кто был неприятен, — пришел; что-то очень важное успели; что-то очень важное — не успели, скомкали; и потом в сердце остается ералаш, сутолока и благодарность к людям, и недовольство собой — все как всегда. Мне трудно еще и потому, что и физически трудно — я еле успела выздороветь; да и слепота мешает всех увидеть, каждому слово сказать.

Люша сделала отчет о 10-летних успехах наших. На выставке очень выразителен был стол с копиями заявок на книги К. И., поданных ею в издательства, и отказы[606].

Мне бы очень хотелось, чтобы при моей жизни была установлена доска в Ленинграде, в Манежном пер. 6 — но ничто в этом смысле не движется. (На ул. Горького уж во всяком случае до моей смерти не будет… А вот доска на доме, где жил М. Луконин, уже установлена. Я рада. Я люблю наглядность, ясность.) Да ладно. К. И. и без доски будет жить в душах читателей, а Луконин и с доскою помрет, ибо никогда не жил.

Насчет Ольги Федоровны. Я не согласна с Вами, что стихи ее — все — одна лишь версификация. Нет, мне кажется, у нее был талант и некоторые, очень немногие ее стихи, где она уходила от риторики, — они стихи. Если бы создать избранное избранных — это стало бы видно… А вообще то, что Вы написали о ней (напр., о ее вопросе Вам насчет Г. Белых), — оно весьма выразительно. А было в ней и другое — и от того, что было и то и другое, — она и сломалась, я думаю.

Все более тоскую по Ленинграду.

466. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

7.XII 79.

Дорогая Лидочка!

Рад был увидеть Ваш почерк, Ваши густые черные буквы на белой, тонкой, почти промокательной бумаге.

Знакомы ли Вы с воспоминаниями Сильвы Гитович[607]. Теми, где рассказывается о некоем журфиксе у Ольги Берггольц, о том, как она в разгар вечера изгнала из своей квартиры А. А. вместе с правнуком Пушкина и его женой — француженкой? Страшные страницы. И о М. М.[608] тоже.

Переходящая все границы мнительность и бдительность А. А. (хорошо мне, впрочем, знакомая и понятная), когда она боялась Натальи Дилакторской, восторженной и бескорыстной ее поклонницы, всю жизнь собиравшей ахматовские портреты, рукописи, редкие книги.

О самом главном молчу.

467. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

23/XII 79.

Дорогой Алексей Иванович.

Рассказ (т. е. правда) о том, как О. Ф. выгнала А. А., мне известен. Думаю, что в эти часы О. Ф. была невменяема (каковой я ее видала и Вы тоже).

Я прочитала «Экспериментальный театр»[609]. (Проклиная бумагу и шрифт.) Прочла с большой радостью. Эксперимент, поставленный Вами, — «писательский эксперимент» очень, на мой взгляд, удался. Форма — как бы «путевой очерк», «пустячок», а на самом деле глубокая мысль в этом мнимом очерке. Дело ведь не в том, что одна молодая женщина ничего не знала об одном советском городе… О, какая непереходимая бездна незнания разверзлась между поколениями, нациями, городами, людьми![610] Ничего не слыхать о Ленинграде, ведь это значит ничего не знать о войне, блокаде и мн. др. …Написан рассказ отлично.

Алексей Иванович, у меня к Вам странный вопрос. КЛЭ[611] указывает, что последняя работа В. Друзина — книга о Вс. Кочетове. Но ведь у Друзина было и начало. Когда-то он писал статьи, выступал на собраниях. КЛЭ как-то все это опускает. Не вспомните ли? Был ли он в ЛАПП’е?[612] Не возитесь с этим, но если что помните — напишите[613].

468. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

24.01.80.

Дорогая Лидочка! Ужаснулся, посмотрев на дату Вашего последнего письма: конец декабря.

Время бежит — по тем законам, по каким оно бежит в тюрьме: каждый день тягостен, а в целом — мелькают с быстротой телеграфных столбов.

У нас были очень-очень трудные дни (в ряду ОЧЕНЬ трудных).

Что делалось и делается с нами — не говорю.

Понимая это, Вы не осудите меня за то, что я задержался с ответом, не написал Вам о Друзине. Мне он был известен как автор первой рецензии на «Республику Шкид». То, что он бывший лапповец, в этом я не сомневался, но на всякий случай позвонил-своему соседу Горелову, тоже крупному деятелю Ассоциации, и попросил подтверждения.