Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

От Ваших строк о Пастернаке захватило дух. Я его давно всегда без памяти любила, но стихи, собранные вместе, заново заставили меня пережить ощущение чуда. Книга, книга — это что-то магическое[333]… А какое лицо. А какая полнота жизни. Нет, нету слов.

А любите ли Вы его прозу — статью о Шопене, «Детство Люверс», «Охранную грамоту»?

Теперь — просьба.

У Фриды есть внучка — Наташа. Ей 3 ½ года. Наташа Киселева (дочка Гали).

Нет ли у Вас «Белочки и Тамарочки»? Не послали бы Вы ей с надписью — это было бы счастье. В доме культ Пантелеева.

241. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

6/I 66.

Дорогой Алексей Иванович.

Только сегодня я прочитала Ваши воспоминания о Шварце[334]. Это удивительно хорошо. Так видны мне стали Вы оба и Ваша дружба, и необходимость друг другу. Евгений Львович воскрешен, «материализован» Вами, я слышу его голос и стук в дверь — и в то же время слышна его милая суть, его духовность. Спасибо Вам, дорогой друг, за этот подарок.

242. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Комарово. 12.I.66 г.

Дорогая Лидочка!

Спасибо Вам за добрые строчки о моих воспоминаниях. Одно могу сказать — писал их с любовью, по-настоящему, трепетно, а иногда и мучительно переживая вновь то, что было.

В «Неве» напечатано не все, а примерно две трети очерка. Мне казалось, что такие огромные «купюры» испортили, исказили портрет. Радуюсь, если даже в таком виде Вы узнали Евгения Львовича и даже услышали его внутреннюю, духовную суть.

Не помню, писал ли я Вам, как в прошлом месяце, разбираясь у себя в книгах, я наткнулся на подаренные Вами Ваши записки о Тамаре Григорьевне и как начал их проглядывать, зачитался и прочел все вновь — с наслаждением.

Это я пишу Вам не потому, что хочу отдарить Вас комплиментом. Вы, действительно, написали прекрасный портрет Тамары Григорьевны. Ведь немногое из того, что написано нашими современниками, тянет перечитывать.

243. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

24/V 66.

Дорогой Алексей Иванович.

Не велите казнить, велите слово молвить.

Я чувствую себя виноватой перед Вами, и тороплюсь рассказать, как дело было.

Мне позвонил недавно Элик и, между прочим, мельком, спросил у меня:

— Вы не читали воспоминаний Алексея Ивановича о Самуиле Яковлевиче?

Мне бы попросту, как умной, ответить: нет. А я ляпнула:

— Нет; такая жалость — Алексей Иванович посылал их Сарнову, но 2-ой или 3-ий экземпляр, который я читать не могу… А мне так хотелось.

Уже кончая эту фразу, я поняла, что о посылке Сарнову говорить не следовало, т. к. Элик мгновенно обидится: почему не ему?

Но было поздно.

Вот.

Каюсь. Прошу прощения.

Не сердитесь!

244. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Võsu. 12.VI.66.

Дорогая Лидочка!

Сарнову я послал свою рукопись потому, что он пишет предисловие к моей книжке. А Элик меня об этом, т. е. о присылке воспоминаний, не просил.

Вы просили, но, увы, я не успел в Ленинграде перепечатать рукопись. Здесь же, в Высу — негде. А мне этого так хотелось — чтобы Вы прочли. Александра Иосифовна, мне кажется, слишком сурово оценила и «Маршака» моего, и «Шварца». После чего мне особенно хотелось проверить именно на Вас, а не только на Твардовском и на Сарнове.

Теперь рукопись уже в производстве.

245. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

14.VI.66 г.

Дорогая Лидочка!

Вчера или третьего дня писал Вам, наговорил с три короба о своих рукописях, а главного — о Вашей рукописи — не сказал. А я вот о чем хотел. Меня огорчило, что Вы не согласились печатать в Детгизе предисловие к Мильчику в том компромиссном виде, какой предложил вам Морозов[335]. Когда нельзя применять стратегические силы, действуют тактические. Вы же, надеюсь, понимаете, что всякое другое предисловие, написанное равнодушной и послушной рукой, загубит эту книгу…

Не знаю — не поздно ли я подаю свой совет, но если не поздно — прошу Вас: согласитесь на компромисс. Это не ПОЛУПРАВДА, а не вся правда. Следовательно, все-таки правда, а не ложь и не полное умолчание.

246. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

24/VI 66.

Дорогой Алексей Иванович. Извините, что не сразу отвечаю на Ваши письма. Всю последнюю неделю у меня высасывали силы и время бесконечные телефонные разговоры, связанные с ахматовской комиссией. Дела пока никакого, а интриг и неприятностей множество. Вчера Сурков уехал в Ленинград решать дела. Меня звали — я поехать не могла: хотя я уже не лежачая, но еще и не ездящая. Для меня всякая поездка всегда была вроде медицинской операции, а сейчас в особенности. Но, не поехав, я должна была срочно писать всякие заявления и письма и встречаться с товарищами, едущими. Вот причина задержки.

Толку из всего этого не будет никакого, а расстройство большое. Учиться интригам в 60 лет как-то поздно.

Но посмертная катастрофа, происшедшая с А. А., столь ужасна, что ничего не делать тоже нельзя[336].

И в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.[337]

_____________________