Ла Брава

— С ней легко общаться, никакого дерьма. С удовольствием посмотрела бы какое-нибудь из ее киношек. Угадай, — предложила ему Фрэнни, с трудом сдерживая улыбку, — что я ей продала?

— Неужели?!

— Богом клянусь!

— Биоэнергетический крем для груди?!

— Слушай, я ей только показала, и она чуть слюной не изошла: «Энергия и упругость— правда?!» Еле сдерживалась, как ни пыталась разыгрывать из себя недотрогу. Пользы от него столько же, сколько от экстракта пчелиной матки и черепашьего жира. Упругость либо есть, либо ее нет, вот так-то, Джо. Погоди, у меня для тебя есть сюрприз. — И она снова ушла в спальню.

Оттуда послышалось пение, мужской голос солировал на фоне хора, старая, знакомая мелодия. Фрэнни вернулась, и он спросил:

— Кто это?

— Ты что, смеешься надо мной? — возмутилась она. — Ты же слышал это сто раз. — Очки она тоже успела снять.

— Смоки Робинсон?

— А то кто же? И «Мираклз». «Ты владеешь моей душой». — Она подошла к софе, на которой ей предстояло позировать. — Хит времен твоего детства, верно?

— Я в то время уже оканчивал школу.

— Ага. Вот видишь, я все знаю о тебе, Ла Брава. Спецагент Джо Ла Брава, Секретная служба Соединенных Штатов. Я чувствовала, что ты в свое время занимался чем-то таким тайным, вот и спросила Мориса. Он сказал, ты теперь приличный обыватель. Я-то думала, тебя сносит в сторону Игги Попа, но ведь не угадаешь. В тихом омуте… Поделись со мной секретами, Джо.

— В доме экс-президента Трумэна плохая проводка, — поведал он. — Смотришь кино, а оно то включается, то выключается, то включается, то выключается…

— Непыльная работенка! — хмыкнула она.

— И свет тоже— включается-выключается.

Она кивнула головой, соглашаясь на такую информацию, и спросила:

— Ты готов? — И принялась расстегивать свой халатик, стоя у заваленной подушками софы, пристально глядя на фотографа.

Он сидел в плетеном кресле, их разделял только стеклянный столик. На столе рядом с бутылкой лежала запасная пленка. Ла Брава взял в руки «Никон», что-то подкрутил, опустил фотоаппарат и снова посмотрел на девушку.

Фрэнни слегка раздвинула ноги, уперлась руками в голые бедра, широко развела руками полы халата, открывая ему свою наготу.

— В каком виде ты предпочитаешь? — спросила она.

Она забавлялась. По крайней мере, Ла Брава надеялся, что это все шутки и от него требуется лишь остроумная ответная реплика. Забавляется девочка, развлекается. «В каком виде ты предпочитаешь?» Вот только глаза цвета лаванды глядят серьезно, и столь же серьезно глядит на него округлый свод животика над самой густой порослью черных волос, какую он когда-либо видел. Впрочем, можно ведь сочетать серьезность с весельем, более того, Ла Брава именно в этом видел рецепт счастья, если у счастья есть рецепт. «В каком виде ты предпочитаешь?» А он, тонкий художник, должен подать свою реплику тихим, задушевным голосом:

— В натуральном виде, дорогая!

Почти незаметная пауза:

— Ты будешь меня фотографировать?

И Ла Брава ответил искренне, уже совсем всерьез:

— Боюсь, что нет.

Как только Кундо Рей вспоминал про того парня в кресле-качалке, у него перед глазами вновь возникала картина, как Ричард отъезжает в его прекрасной черной машине, а об этом кубинцу вовсе не хотелось вспоминать. Но этот парень и Ричард неразрывно связаны. Придется что-то сделать с этим парнем.

Кундо сидел в вестибюле отеля «Ла Плайа» и ждал Хавьера, поигрывая сережкой. Хавьер тоже побывал в «Камбинадо», теперь у него свое дело. Он уже предлагал снабдить Кундо всем необходимым.

Ну и местечко— плитки пола потрескались, раскололись, некоторых недостает. Отель напоминал Кундо «Камбинадо дель Эсте», постояльцы сильно смахивали на заключенных. Однако в «Камбинадо дель Эсте» было почище, тюрьму только недавно построили.

Сравнивал Кундо гостиницу и с «Отель Националь» в Гаване. «Отель Националь» не уступал этой дыре в запущенности, но люди там не были похожи на заключенных, там жили пропахшие чесноком русские, громко болтавшие, вечно жалующиеся, — они хныкали, точно дети, оставшиеся без обеда, ворчали не по делу. Что они смыслили в жизни? Им бы поработать на стройке в Аламаре, по двенадцать часов в день вдыхая цементную пыль. Тот русский был не то инженером, не то каким-то техником, у него водился шоколад, целые плитки, и водка, в номере валялись пачки презервативов, порнографические открытки из НьюЙорка. Русский ненавидел Кубу. Скажет, бывало, с растяжечкой, обдавая чесночной вонью: «Кууба», — и сплюнет на пол. Кундо Рей томился, мечтая поскорее уйти, из ненависти к русскому он решил вступиться за свою страну и поздно ночью вернулся в его комнату. Его чуть было не приговорили к смерти из-за этого русского, которого он пристрелил из его же собственного пистолета.

Ладно, что сделано, то сделано.

И вновь его мысль вернулась к парню в креслекаталке: это дело еще не было сделано.