Lа Cucina = Кухня

Я подбежала и приподняла мамину голову, лежавшую на подушечке из свежего теста. Мама издала тихий стон, значит, она еще жива.

— Мама, мамочка, скажи что-нибудь. Не умирай. Пожалуйста, не умирай, — молила я, глотая слезы.

Мама снова застонала, как будто пыталась заговорить.

Что, мама? — спросила я. — Что ты хочешь мне сказать? Может, позвать священника?

Мамины глаза вспыхнули: нет, ей нужно не это.

— Роза, — наконец пробормотала она скрипучим голосом, показывавшим всю глубину ее страданий. — Девочка моя, — медленно говорила она, прерывисто дыша, — я должна тебе кое-что сказать.

Тут ее передернуло от внезапной резкой боли.

— Ничего не говори, мама. Не надо говорить, лучше отдохни, а я сбегаю за доктором.

— Нет Роза, поздно звать доктора. Слушай. Я должна тебе кое-что сказать, пока еще жива.

— Ты не умрешь, мама. Пожалуйста, отпусти меня за подмогой и за доктором.

— Нет, Роза. Слушай меня. У нас мало времени. Я должна сказать тебе что-то очень важное. — Она тяжело дышала. — Роза, твой отец тебе не отец.

— Что?

— Тот, кого ты считала отцом, то есть Филиппо Фьоре, на самом деле тебе не отец.

От изумления я открыла рот.

— Да, доченька. Любой, у кого есть глаза, заметит, что ты не его ребенок. Твоим настоящим отцом был… — Мамино дыхание сделалось еще более частым и затрудненным. — Им был…

Теперь она дышала так, что заглушала все прочие звуки. В ее горле уже застрял предсмертный хрип. Сделав последнее, невероятное усилие, содрогаясь всем телом, она проговорила:

— Роза, твоим отцом был…

Но закончить эту фразу мама не успела. Ее шея ослабла, и голова упала обратно в тесто, которое уже хорошо поднялось.

— Мама, мама, мама! Нет! Нет! — кричала я, баюкая ее безжизненное тело и поворачивая его из стороны в сторону, как будто пытаясь разбудить.

— Нет, нет, нет… — всхлипывала я. Пусть это будет неправда. Ошибка. Мамин час еще не пробил. Я долго стояла, обнимая маму. Я не могла дать ей уйти. И плакала, плакала самыми горькими слезами. Они стекали по моим щекам и капали на мамины.

Мама только что вернулась в мою жизнь, мы только-только стали понимать друг друга, чего не было в детстве. И вот ее нет. Еще одна смерть. Еще одна потеря. Сколько же скорби может выпасть на долю одной женщины? Мне казалось, что ее уже и так слишком много.

Возможно, я все это придумала, но точно помню, что, когда я в полутьме баюкала маму, рядом появился призрак Бабушки Кальцино.

— Отпусти ее, Роза, — сказала Бабушка. — Ей пора.

Я все еще плакала и обнимала маму, когда с полей на ужин вернулись братья-Леонардо, Марио, Джулиано, Джузеппе и Сальваторе.

Увидев на кухне последствия страшной бойни — нож с окровавленным лезвием и огромную лужу крови на полу, — а также и свою сестру в полубезумном состоянии, обнимавшую мамино тело, они сразу же решили, что случилось самое страшное.

— Что ты натворила, Роза? — спросил Леонардо, и в глазах его застыл ужас, потому что он видел перед собой не просто убийцу, а того хуже — убийцу родной матери.

— Мама умерла! — заголосила я, и слезы с новой силой хлынули из глаз, потому что я понимала: сейчас придется объясняться с братьями. — Я пришла сюда, когда зарезала свинью, и увидела, что мама упала на стол.

Все произошло так быстро, что я даже не успела позвать вас или доктора. Я обнимала ее, а она умерла.

Братья переглянулись, подумав одно и то же: я свихнулась и убила нашу маму. Леонардо кивком показал Марио, Джулиано, Джузеппе и Сальваторе, чтобы они вслед за ним вышли из кухни.

— Марио, бери Джулиано — и быстро в город, за доктором. Сальваторе, ты с ними — за полицией. Скажешь, что Роза зарезала маму. Джузеппе, приведи пару-тройку ребят — на случай, если ситуация станет опасной. А я попробую ее угомонить до вашего возвращения. Торопитесь.

Марио, Джулиано, Сальваторе и Джузеппе помчались со всех ног, а Леонардо вернулся на кухню — разбираться со сбрендившей сестрой.

— Роза, почему бы тебе не отпустить маму? — спросил он так, как все мы разговаривали с придурком Розарио.

— Я хочу еще немного побыть с ней, Лео. Она может замерзнуть.

— Давай-ка, Роза, отпусти ее. Мы должны разложить ее на столе, иначе она окоченеет в такой позе, и мы не сможем положить ее в гроб. Ты ведь этого не хочешь, правда?

Я неохотно разжала объятия и помогла Леонардо уложить тело на стол. Увы, труп испачкался в крови — видимо, от соприкосновения со мной, грязной после операции со свиньей.

Кровавые следы моих рук остались на маминых щеках, руках и одежде.

Стоило мне отвернуться, как Леонардо поднял с пола нож и спрятал его за спину. Потом он объяснил, что сделал это на случай опасности. Он вполне допускал, что я могу на него напасть. Прошла целая вечность, прежде чем вернулись его посыльные. Леонардо вздохнул с явным облегчением.

Старый семейный врач, доктор Леобино, вошел в кухню, а двое полицейских застыли в дверях: вдруг я захочу сбежать? Пистолеты они держали наготове. За их спинами, на безопасном расстоянии, маячил жалкий падре Франческо.