La Dolce Vita

У Хопкинсов мы хорошо посидели. Хопкинсы была пожилая мирная пара пенсионеров, старавшихся вести активный образ жизни, как физический, так и социальный, дружить со всеми соседями и оставаться в курсе всех событий. У них собирался десяток добрых знакомых, почти постоянным составом. Ужин обычно начинался аперитивом и обсуждением свежих районных новостей, на втором блюде переходил к политике, а к концу завершался под бокал бренди или виски с десертом прениями о всякой всячине, вроде рыбалки, искусства или литературы. Каждый из собравшихся был специалистом в какой-то одной области. Мы, как профессиональные книгочеи, понемногу знали о многом. Но вы, наверное, знаете, что практически за любым столом найдется человек, сведующий абсолютно во всем. Идёт ли разговор о горных разработках, чайной церемонии или породах лошадей, такой ценный субъект всегда может поддержать разговор качественным замечанием. Такое впечатление, что спроси его про типы инопланетян и он разложит тебе все по классификациям, кто с какого созвездия, из какого племени и чем отличается от других. Один из гостей, Джо Маршалл, был именно таким типом. Он был проктологом, хорошим проктологом, у которого лечилась вся округа, много пациентов со всего Лондона и даже других городов. Джо был из породы практичных людей. Прагматичность во всех отношениях к жизни скрашивали его хорошее воспитание и склонность к юмору, правда с циничным оттенком, который накладывала его специальность, требовавшая, учитывая объект, с которым приходилось иметь дело Джо, особый подход – одновременно и прямоту и известную деликатность. Не знаю, входит ли острая наблюдательность в рыцарский набор всех проктологов, но эта еще одна черта Джо, которая мне очень импонировала и часто играла немаловажную роль в наших совместных молчаливых тактических комбинациях в ходе застольных бесед.

Хопкинсы по сговору с нами пару раз в месяц вешали в гостиной новую репродукцию, а мы с женой как бы невзначай замечали новинку и заводили разговор об искусстве. На этот раз место для критики, причем, как мы полагали, жёсткой, занял "Сон" Пикассо. И первым, кто заметил новинку и неожиданно опередил нас, был Энтони, весьма далекий от искусства бывший военный. Он уже при входе поинтересовался, не внук ли Хопкинсов так чудновато рисует, желая похвалить ребенка, но те замяли тему, пообещав вернуться к ней за десертом.

Когда начали разливать виски, наступила торжественная пауза и Энтони спросил:

– Так что, Сьюзан, ваш Деррек делает успехи в живописи? Он изобразил тебя или директора школы?

– Нет, Энтони, наш внук ещё не дошёл до такого мастерства. Это Пикассо. Разве тебе не нравится? – с хитрецой спросила Сьюзан Хопкинс.

– А, очередной шедевр! Вы опять это повесили, чтобы завести меня и поиздеваться на старым воякой?

– Хочешь поговорить об этом, Энтони? – спросила Сьюзан, некогда ходившая к психоаналитику на групповые занятия и вынесшая оттуда немного психологических приемов и гораздо больше кулинарных рецептов.

– А что об этом говорить? Конечно, это произведение искусства, а я, остолоп и ретроград, ничего не понимаю в этом, – произнёс Энтони с сарказмом, играя и любуясь бокалом с виски. – Не скрою, что в этом – и он указал на бокал, – я разбираюсь больше. А наслаждаться высоким искусством предоставлю вам.

– Тебе нужно присмотреться, Энтони. Ты не такой уж и примитивный, каким хочешь себя изобразить. Пикассо вошёл в искусство, как один из самых талантливых и популярных художников двадцатого века, что говорит о том, что его понимают очень многие.

– Пикассо не вошел в искусство, он туда въехал, как на самосвале. – вступил в разговор Стивен Роджерс, владелец гаража неподалеку, проявляя солидарность с Энтони.

– Мне кажется, больше подошел бы образ Пикассо с топором. – продолжил Энтони. – Посмотрите на это! По ней как будто мясник прошелся, только не до конца. Так, рубанул пару раз и свалил. Она… это, вообще она или кто? Оно так и осталось, бедняга, с недоделанной головой.

– Это тоже искусство. Оно просто отображает жизнь, как он её видит.

– Вот я и говорю об этом. Вы, умники, называете это выразительными средствами, я знаю. Жизнь тут вообще ни при чём. Жизнь ведь разная. Я понимаю, что он так видит. Но где он это увидел? Может, у него с глазами что-то? Я нигде не вижу в жизни квадратных лиц и людей в форме медузы или амёбы со свернутыми головами.

– Ты просто не приглядывался, Тони.

– Согласен, бывают некоторые физиономии, похожие на его художества, есть несколько в Парламенте, я знаю, но у него же все такие! Я же был с женой в Мадриде, ходили в музей. Лучше бы я пошёл пиво пить, – не заметил иронии Энтони.

– Тони, картина называется "Сон". Она так спит.

– Так невозможно спать, у неё наверняка вывих шейных позвонков. Скажи, Джо, как врач, что будет, если уснуть в такой позе?

– Как ты не понимаешь, он отображает внутреннее содержание человека, настроение.