«Ла» — охотник. В небе Донбасса

«Як» комэска свалился на крыло и устремился на летящий ниже строй бомбардировщиков. Наперерез уже неслись «Мессершмитты», но на них откуда-то сверху свалилась шестерка «Яков». Завертелась карусель. Этого Виктор уже не видел, впереди него пикировала четверка Егорова, снизу на них наплывали камуфлированные туши бомбардировщиков, вверх, навстречу нашим машинам, неслись тысячи пуль. Также сотни пуль, выпущенных егоровской четверкой, падали вниз, навстречу ненавистным крестам. Это было похоже на фонтан из огня, на лазерное шоу, и он почувствовал, как в животе холодным комком поселился страх. Потом бояться стало некогда, намеченный жертвой бомбардировщик скользнул под капот, и «Як» затрясся, выплевывая сталь и свинец. В кабине запахло порохом.

Виктор потянул вверх, увидев, как из строя вываливается горящий «Хейнкель». Рябченко висел чуть сзади, на своем месте, а вот четверки Егорова не было видно.

– Двадцать первый. Двадцать первый? – запросил он комэска, но тот не отвечал. В эфире была какофония звуков: в волну влезла какая-то немецкая радиостанция, и теперь периодически слышалась чужая речь, «Волга» истошно пыталась вызвать некоего «Тюльпана», азартно матерились дерущиеся с «мессерами» пилоты «Яков». Мимо вдруг замелькало что-то темное, маленькое, и Виктор увидел, как первая девятка «Хейнкелей» сбрасывает свой бомбовый груз прямо ему на голову. Он шарахнулся в сторону и пошел в набор высоты, надеясь еще раз атаковать бомбардировщиков.

Третья девятка «Хейнкелей» встретила Виктора таким плотным огнем, что об атаках пришлось сразу же забыть. Получив издалека несколько попаданий от стрелков, он быстренько отвалил. На бронестекле сияла сколами страшноватая на вид снежинка попадания, истребитель начало потряхивать, температура масла поползла вверх.

– Ольха, это Репей – двадцать четыре. Я подбит, ухожу домой.

Однако так просто выйти из боя не получилось. Едва Виктор повернул на юго-восток, как откуда-то свалилась четверка «мессеров», пришлось закрутиться с ними. К счастью, на фрицев вскоре навалилось звено чужих «Яков», и они отстали. Пользуясь случаем, Виктор решил быстро уносить ноги.

Аэродром показался, когда мотор уже начал посвистывать и скрежетать. В кабине отчетливо воняло гарью, и Саблин с ходу пошел на посадку. Едва колеса коснулись земли, как он, опасаясь пожара, перекрыл топливо и выключил зажигание. Истребитель катился непривычно тихо…

Остальные летчики вернулись через двадцать минут. Втроем, без Егорова. Ильин с Ковтуном и одинокий Никифоров. По их словам, после атаки на «Хейнкелей» «Як» комэска пикировал к самой земле, даже не пытаясь перейти в горизонтальный полет. Его истребитель взорвался где-то у Степановки, в расположении наших наступающих войск, а сопровождающая командира тройка едва не развалилась, пытаясь выйти из пикирования…

– Жалко Семена Ивановича, – выдохнул Шубин, водружая обратно свою фуражку. Он помолчал и добавил уже персонально Виктору: – Принимай третью эскадрилью. Пока временно, потом посмотрим. Через два часа, по графику, вылетаете тута…

– Отлеталась, – резюмировал Шаховцев, вытирая тряпкой запачканные маслом руки. – Мотор – это ладно, это хрен с ним. Маслорадиатор тоже можно поменять. Пробитый винт – ерунда. Но у тебя лонжерон в двух местах прострелен. В ПАРМе, может, что и смогут, но скорее всего разберут на запчасти.

Палыч ходил вокруг искалеченного самолета с глазами обиженного ребенка и тут же, услышав эти слова, жалобно поглядел на Виктора.

– Если отремонтировать, – добавил Шаховцев, – то можно будет для обучения использовать. Взлет-посадка и полет по кругу. Но запчастей на это нет. Так что «русалку» твою спишем.

– Хороша была «русалка», – огорченно протянул Виктор, – я на ней пятерых сбил…

– Из дивизии на днях должны несколько «Яков» передать, – поведал инженер, – из них подберешь. – Шаховцев ушел, оставив их с искалеченной машиной.

– Жалко машинку. – Палыч любовно провел рукой по кромке крыла. – Хороший самолет. Я за войну много машин обслуживал, но эта дольше всех прожила. Полгода считай…

– Да, – вздохнул Саблин, – соглашусь. Из всех истребителей, на которых я летал, этот был лучшим. Надеюсь, новый будет такой же.

Они немного помолчали, потом вдруг Палыч повел глазами в сторону, прищурился.

– Гляди, Танька твоя идет. Давай, беги, пока снова девку не увели, – он хрипло заклекотал, глядя, как скривилось лицо Виктора…

И снова кабину наполняло ровное гудение мотора. Внизу проносились дороги, деревушки. Зазмеился своими бесчисленными изгибами серебристый Миус, промелькнули тонкие линии наших переправ. Рядом пронеслось звено «Як-седьмых». Они почему-то патрулировали на нашем, восточном берегу реки.

За рекой пейзаж изменился. Внизу бушевал шквал огня. Степь чернела выжженными проплешинами, змеились траншеи, дымились остовы разбитой техники. Беззвучно возникали и опадали темные султаны разрывов. Здесь шел бой.

– Ольха, Репей – двадцать четыре прибыл. Давайте работу.