La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет

В течение зимы болезнь не мучила Узеппе. На следующий день после первого ноябрьского приступа Ида побежала к докторше. Она рассказала ей о своей болезни в детстве, о которой она прежде никому не говорила, даже мужу. Рассказывая, она снова в мельчайших подробностях пережила прогулку в Монтальто на ослике, в сопровождении отца, а также визит к врачу — другу семьи, который развеселил ее, пощекотав… Но докторша в своей обычной резкой манере прервала ее запутанный рассказ, авторитетно заявив: «Нет, синьора! Доказано, что некоторые болезни не передаются по наследству. В крайнем случае, можно унаследовать предрасположенность к некоторым заболеваниям, да и это не доказано. В вашем случае речь наверняка шла о другой болезни: об истерическом неврозе, теперь же перед нами симптомы абсолютного другого порядка». (Про себя она пробормотала: «Я сразу заметила нечто странное во взгляде ребенка».) В заключение докторша написала на рецептурном листе адрес врача-специалиста, который мог при необходимости сделать малышу электроэнцефалограмму. Непонятное слово испугало Иду. Мы уже знаем, что невидимое царство электричества всегда вызывало у нее недоверие, как у дикарки. Ребенком при виде молний и звуках грома она в страхе пряталась (чаще всего — под полы отцовского плаща), да и теперь, состарившись, дрожала от страха, если приходилось трогать провода или менять электрическую лампочку. Услышав впервые в жизни длинное грозное слово, она подняла на докторшу широко раскрытые от испуга глаза, как будто та говорила об электрическом стуле. Но, оробев от безапелляционных манер докторши, она не осмелилась показать свое невежество.

То, что случилось с Нино сразу после этого визита, отвлекло ее от всех других забот, и консультация специалиста перестала ее занимать. По правде говоря, она боялась диагноза, который мог поставить неизвестный ей профессор, как смертного приговора, не подлежащего обжалованию.

Обманчивое улучшение самочувствия сына позволяло Иде не принимать срочных мер. Действительно, неизвестный недуг, подтачивавший малыша вплоть до осени, казалось, отступил, обессилев во время первого приступа. Болезнь еле-еле давала о себе знать, а иногда и вовсе исчезала, как будто считала свою задачу выполненной. Когда вечером перед сном Ида давала сыну успокоительную микстуру, тот жадно вытягивал губы, как младенец к материнской груди, и вскоре засыпал крепким безмятежным сном, лежа на спине и закинув за голову руки со сжатыми кулаками. Так он спал не менее десяти часов. Маленькая ранка у него на языке заживала, и от приступа 16 ноября не оставалось никаких следов, разве только знавшие его раньше люди отмечали в глазах Узеппе («слишком красивых», как сказала докторша) нечто новое, сказочное, что, возможно, появилось и в глазах моряков-первооткрывателей после пересечения ими безымянных, еще не нанесенных на карту океанов. Узеппе, в отличие от них, ничего не знал о своем путешествии, но на сетчатке глаз у него запечатлелось перевернутое изображение мира, как у некоторых перелетных птиц, которые днем, наряду с солнцем, видят также и невидимое для прочих звездное небо.

Для Иды новое свойство глаз Узеппе проявлялось только в их цвете: смешение темно-синего и светло-голубого стало, если можно так выразиться, еще более чистым, почти непостижимым в своей двойной глубине. Однажды, войдя на кухню, она увидела Узеппе, тихо стоящего на ступеньке плиты, взгляды их встретились. В глазах сына Ида прочитала какое-то невыносимое знание, невыразимо мучительное и одновременно наивное. Его глаза говорили ей: «Ты об этом знаешь!» — и ничего более, никаких вопросов и ответов.

В феврале Лена-Лена устроилась на работу штопальщицей чулок, поэтому ей пришлось отказаться от посещений дома на улице Бодони. Но за Узеппе теперь присматривала Красавица, и этого было достаточно.

Прошли те времена, когда Красавицу кормили бифштексами и обихаживали в салоне для собак: все это было раньше, при жизни Нино, который сам расчесывал ей шерсть и даже массировал ее, а также промывал влажной ватой глаза и уши. Теперь Красавице приходилось довольствоваться макаронами и овощами, да иногда ей перепадал маленький кусочек мяса, который Узеппе давал ей со своей тарелки за спиной Иды. Что касается туалета, то теперь Красавица во время прогулок принимала ванны по собственному методу: она каталась по земле, а потом неистово отряхивалась, поднимая огромные тучи пыли. По правде сказать, эти ванны ей нравились больше, чем те, которые ей устраивали раньше в салоне собачьей красоты, с горячей водой и душистым мылом: она никогда их не любила.

Однако ей было нелегко привыкнуть к ограниченному пространству маленьких комнат, ведь она была приучена к прогулкам, путешествиям, а еще раньше (через своих предков) — к бескрайним азиатским пастбищам.

В течение зимы, запертая в квартире, она вынуждена была иногда справлять собачью нужду на клочки бумаги и старые газеты, но она готова была на любую жертву, лишь бы неотступно находиться рядом с Узеппе.