Несмотря на скудный рацион, она быстро восстановила крепкое тело и здоровую мускулатуру. Правда, ее белая шерсть потемнела и в некоторых местах свалялась колтуном. На ошейнике у нее все еще было написано «Красавица», но местные ребятишки прозвали ее Чернавка. От шерсти у нее исходил сильный запах псины, ее часто кусали блохи. Этот ее собачий запах прилип и к Узеппе, так что иногда другие собаки обнюхивали его в недоумении: уж не щенок ли это какой?
Собаки эти были единственными друзьями Узеппе: среди людей у него таковых не было. С наступлением тепла Красавица и Узеппе стали проводить на улице большую часть дня. Вначале Ида в свободное от работы время старалась сопровождать их, но вскоре поняла, что на своих сухих ослабевших ногах ей за ними не поспеть. Они тотчас же убегали вперед, теряясь из виду, а она оказывалась далеко позади. Едва выйдя за ворота, Красавица и Узеппе бежали в неизвестность, скача и подпрыгивая на бегу. В ответ на громкие крики Иды Красавица лаяла издали, успокаивая ее: «Все в порядке. Не беспокойся и возвращайся домой. Я присмотрю за Узеппе. Я справилась бы и со стадом в сто, двести, триста голов: неужели мне не по силам присмотреть за одним маленьким человечком?»
Волей-неволей Иде пришлось полностью положиться на Красавицу, она чувствовала, что собака не обманет ее доверия. Впрочем, что еще оставалось делать? Прогулки с Красавицей были единственным развлечением малыша: граммофон, после сцены с разбитой пластинкой, был навсегда задвинут в угол, где и пылился. Узеппе, как и Красавица, томился теперь в четырех стенах, бродя как неприкаянный, и Ида по утрам больше не осмеливалась запирать его в квартире, как она делала это зимой. После утреннего звонка Иды малыш и собака обычно сразу же выходили на улицу. Красавица быстро поняла, что звонок этот предвещал их скорую прогулку. Услышав его, она начинала скакать, громко лаять и чихать от удовольствия.
Но к обеду Красавица обязательно приводила Узеппе домой, как будто в ее огромной голове, похожей на медвежью, были спрятаны часы.
Первое время они не отходили далеко от дома; их геркулесовыми столбами
[28]были: с одной стороны, набережная Тибра, с другой — склоны Авентинского холма и Порта Сан Паоло (заметим, что Красавица всегда уводила Узеппе в сторону от мрачного здания скотобойни, находящегося неподалеку). Возможно, еще и сейчас некоторые жители района Тестаччо помнят эту неразлучную одинокую парочку: огромную собаку и маленького мальчика. В некоторых важных местах, например, на площади Эмпорио, когда там появилась карусель, или на Монте Тестаччо, где иногда располагался лагерем цыганский табор, Узеппе и Красавица останавливались, сердца их бились в унисон, малыш приплясывал, а собака весело махала хвостом. Но если кто-нибудь обращал на них внимание, Узеппе поспешно убегал, и Красавица послушно следовала за ним. Весна выплеснула на улицы множество шумов, голосов, движений. Из окон доносилось: «Этторе-е! Мариза! Умбе!», а иногда: «Нино!» Услышав это имя, Узеппе менялся в лице, веки его начинали дрожать, он бросал Красавицу и порывался куда-то бежать. Красавица, в свою очередь, приподнимала уши, на мгновение становясь соучастницей безумной надежды, хоть и понимала ее бессмысленность. Она не бросалась вслед за Узеппе, а, умудренная опытом, стояла неподвижно и следила за ним взглядом, в котором читалось снисхождение. Узеппе почти сразу же виновато возвращался, и укоризненный взгляд Красавицы встречал его. В районе жило много людей, которых звали Нино, и Узеппе знал об этом.