La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет

Ни Узеппе, ни Ида, ни Красавица ничего не узнали о последних часах жизни Давиде. Проснувшись после приступа, малыш, как обычно в подобных случаях, не произносил имя друга (разве только один раз, разговаривая с Красавицей?), и Ида не нарушила молчания, хотя и не знала его причины. Она даже не заметила, что бутыль с вином, хранившаяся для дорогого гостя, бесследно исчезла.

После нескольких дней жары небо затянулось тучами, со среды до воскресенья погода стояла дождливая; впрочем, Узеппе не проявлял ни малейшего желания выходить на улицу. После последнего приступа в нем что-то изменилось, взгляд подернулся дымкой, казалось, она обволакивала всего его, так что он путался в пространстве и времени, говоря «вчера» вместо «завтра» и наоборот, принимал их маленькую квартирку за бескрайний луг. В какой-то степени это было следствием гарденала, который Ида снова стала ему давать без его ведома: Узеппе, раньше так охотно принимавший лекарства, с некоторых пор яростно их отталкивал, поэтому Иде приходилось подмешивать лекарства в пищу. Каждый раз при этом она страдала: ей казалось, что тем самым она оскорбляет человеческое достоинство сына, так же как и запирая его в четырех стенах! Поскольку после дневных прогулок с Красавицей Узеппе ночью крепко спал и просыпался утром бодрым и свежим, она, успокоившись, перестала было, вопреки предписанию врача, давать ему лекарства и теперь считала себя виноватой в ухудшении самочувствия сына.

Ида не решалась снова сходить в поликлинику на прием к профессору Маркьонни, одна мысль об этом вызывала у нее суеверный страх. Но в четверг, как только состояние Узеппе позволило ему выходить на улицу, Ида повела его к докторше, которая, как и следовало ожидать, отругала Иду за то, что она не следовала предписаниям профессора. Увидев, что малыш, прежде такой живой, на этот раз сидел неподвижно и на вопросы отвечал невпопад (как если бы находился под действием дурманящего зелья), докторша еще больше рассердилась. Она посоветовала Иде продолжать давать сыну гарденал, но в меньших дозах, чтобы не вызвать астению и депрессию, а также повторить электроэнцефалограмму. Слово это заставило вздрогнуть как Иду, так и Узеппе. Докторша, почти гневно взглянув на них, покачала головой и сказала: «Впрочем, в промежутке между припадками электроэнцефалограмма мало что дает». На самом деле она подумала, что никакое лечение малышу не поможет, что своими советами она лишь вводит Иду в заблуждение. Особенно ее беспокоило выражение глаз Узеппе.

Заметив, что, несмотря на бледность, малыш был загорелым, докторша спросила у Иды, не возила ли она Узеппе на море. Та, сильно покраснев, прошептала ей по секрету, что готовит сыну сюрприз: она копит деньги, чтобы в июле и августе отвезти его в деревню или на море. Докторша посоветовала выбрать деревню где-нибудь в холмистой местности, потому что пребывание на море могло усилить нервозность малыша. Потом она вдруг тоже покраснела и начала говорить о том, что причиной нынешнего состояния Узеппе могла быть смена зубов и что потом он будет чувствовать себя лучше…

В общем, несмотря на обычный неласковый прием, Ида вышла от докторши с надеждой в сердце. Еще спускаясь в лифте, она не удержалась и поведала сыну об ожидавшем его летом сюрпризе, но Узеппе, всегда мечтавший о поездке на море как о чем-то несбыточном, посмотрел на мать своими огромными глазами и ничего не ответил, как будто не понял, о чем идет речь. Однако Ида почувствовала, как его ручка дрогнула у нее в ладони, и это немного успокоило ее.

Докторша, подойдя к окну кабинета, увидела, как мать и сын выходят на улицу. При виде этой маленькой дрожащей женщины, которая выглядела лет на двадцать старше своего возраста, и ребенка, который в шесть лет казался четырехлетним малышом, она вдруг подумала: «Этим двоим жить осталось недолго…» На самом деле в отношении одного из них она ошибалась.