Лабиринт

Она на несколько секунд замолчала, задумавшись. Что, Настя, вспомнила, что работаешь в правоохранительных органах? Служишь священной миссии установления справедливости? Красиво звучит, да только правосудие у нас избирательное. Было, есть и будет. Во все времена. И тебе, как никому другому, известно, кто и как решает вопросы. Мне даже показалось, что ей стало грустно — так бывает в моменты, когда позволяешь себе посмотреть правде прямо в глаза. Не через призму жизненного опыта, не через огрубевшую шкуру профессионального цинизма, а прямо, смело, не отворачиваясь.

— Поднимай на ноги адвокатов, а я попробую разузнать больше и подумаю, можно ли что-то сделать. Я уже засветилась рядом с вами, поэтому меня к этому делу не подпускают.

— Хорошо, Настя. Сейчас главное — добиться свидания. И не волнуйся, после того, как у нас на руках окажется то, что прятала Татьяна, тебе больше не надо будет думать, с кем светиться.

Мы попрощались, каждый, углубленный в свои мысли, направлялся в сторону машины. О том, какие посетили голову Насти, я догадывался. Этого не нужно было озвучивать, только наступил тот самый момент, когда она поняла, что перешагнула за свою, личную грань. Она очень тонкая, и всего одна сделка с совестью может перенести тебя на ту сторону. Не добра и зла, нет — эти понятия давно смешались воедино, их различают в зависимости от выгоды и наиболее удачного стечения обстоятельств. Это иная сторона — насколько ты позволишь преступить через собственные принципы и убеждения. Мы очень хорошо друг друга знали, выручали, наши отношения можно было назвать идеальным симбиозом. Она помогала уладить дела в пределах своей компетенции, с нашей стороны — не менее важная для ее карьеры поддержка. В виде связей, полезных знакомств, влияния. Только одно дело — знать, что где-то там серьезные люди с целью решить свои дела преступают закон, и совсем другое — когда тот, кто рядом, не скрывая говорит о том, что его руки по локоть в крови. Говорит обыденно, словно о новостях, погоде или итоге футбольного матча.

Сейчас же все зашло слишком далеко, и она правильно заметила — "успела засветиться". Теперь она должна идти до конца, понимая, что наедине с проблемами я ее не оставлю. Но это и есть та "сделка", которая станет для нее знаковой.

Ее вопрос — виновен ли Макс — он был таким логичным и ожидаемым. Конечно Зверь мог убить. Разве в этом есть проблема — пара секунд, и человека нет. За свою жизнь мы научились относиться к этому без лишнего пиетета. Если не ты — значит тебя, поэтому выбора как такового не было. Но Таня? Ее убийство приносило больше проблем, чем их решало, и я уверен, что Макс это понимал. Да, он бывает неконтролируемым, агрессивным, беспринципным, но тут другое. Другое. Нам была невыгодна эта смерть, и чтобы там ни случилось, он бы не сделал такую глупость.

Весь день прошел в суете, бесконечных телефонных звонках, встречах. Адвокаты пока разводили руками, сказали, что работают, но стена слишком непрошибаемая. Страхуется, Беликов, мразь. Чувствует, что подобрались к нему слишком близко. Земля под ногами горит, кресло прокурорское вдруг шатким стало. Хватается за него, впивается ногтями, изворачивается. Когда человек зажат в угол — он способен на все, идет напролом. Потому что это его последний шанс. Он понял все еще во время суда, когда вещдоки все подтасовали, а дело вообще закрыть пришлось из-за недостатка улик. Как и то, откуда ветер дует. Прилипшая к Максу Татьяна не оставила пространства для предположений. И зря, не долго музыка играла…

Нужно было срочно дать указания своим. Пусть начинают действовать по всем направлениям. Набрал номер начальника службы безопасности:

— Русый, к дому Макса отправить наших людей. Пусть стерегут и фиксируют на видео всех, кто там ошивается. Всех. Малолеток, детей, даже бабушек у подъезда. И второе — в больницу надо съездить, дочку Беликова вывезти. Там врач в курсе, девочку увезешь оттуда, и его вместе с ней. Да, на третий объект. И в темпе все. В темпе. Вас никто не должен опередить.

А то, что нас попытаются опередить, я знал точно. Беликовскую дочку нужно было спрятать. Во-первых, я слово дал, а мое слово — кремень. Во-вторых, она еще может оказаться нам полезной, и уж то место, куда мы ее увезем, точно не окажется хуже старой задрипанной больнички, в которую ее заперли любящие родители.

Нужно было еще заехать к отцу. Он точно все уже знает, пять неотвеченных с его номера красноречиво об этом свидетельствовали. Решил набрать Афгану, думаю, он уже Фаину вызвал и вместе они заставили его лечь с очередной капельницей. За те годы, что они провели бок о бок, этот старый вояка научился уже мало-мальски справляться с тяжелым нравом отца, да и ослаб тот в последнее время. Храбрится, в дела пытается вникать, но я видел… видел, что не тот уже Ворон. Хватка уже не та…

— Здравствуйте, Александр Владимирович…

— Здравствуй, сынок… Ну что — шуршишь?

— Решаем… пока в процессе. Отец там как? Рвется в бой?