Лабиринт

Когда стройная фигурка и красные комнатные туфельки Марико исчезли за дверью, Кидзу взглянул на часы. Было половина одиннадцатого.

— Не пора ли и нам?—спросил Сёдзо.

Кидзу обязательно надо было уехать последним, ночным поездом, и он уже готов был подняться, но Мацуко стала удерживать их, обещая отправить на своей машине. Хозяйка рассудила, что сейчас уже и уход двоих приятелей не исправит положения. Создалась какая-то тягостная атмосфера, и ее уже нельзя было оживить.

Снова принесли чай с лимоном и сэндвичи. Для Мацуко, которая могла бы сидеть ночь напролет, час был еще ранний.

— Когда же вы наконец разрешите мне начать портрет Марико-сан? — обратился к ней Мидзобэ. Дав прикурить от своей зажигалки Канно и Маки, он разжег и свою трубку.— Если бы я сейчас начал, я как раз успел бы к открытию выставки.

Эту свою просьбу Мидзобэ за последнее время повторял уже не раз.

— Друг мой, ведь я вам уже объясняла, что, к сожалению, не могу считаться только с вашими удобствами. Ведь мне еще нужно спросить разрешения у Масуи.

— А вы его не ждете в это воскресенье? Если нет, то я бы съездил в Токио и спросил его сам.

— Да, но вы ведь хотите написать что-то для выставки? Почему же это обязательно должен быть портрет Мариттян? Я бы вам посоветовала лучше сделать портрет Мисаттян (это была сестра Тацуэ — сверстница Марико). По-моему, она куда красивее Марико! Правда, Мисаттян сейчас у моря, но она, кажется, уже вволю накупалась, и ев можно вызвать домой. Не правда ли, Таттян?

Тацуэ ничего ей не ответила и лишь насмешливо взглянула на Мидзобэ, который с кисло-сладкой миной попыхивал своей трубкой. Немного погодя она сказала:

— А вам бы, Мидзобэ-сан, не мешало, прежде чем ехать в Токио, заручиться согласием самой Мариттян.

— Согласием Марико-сан? А вдруг она не захочет? Тогда мне все пути будут отрезаны. Вот ведь в чем дело, поэтому...

— Хм! Если она не захочет, то уж тут ни тетушка, ни сам дядюшка не помогут. Имейте это в виду.

— Помилуйте, этого не может быть! Марико! Такая послушная девочка! Я уверен, что желание тети для нее будет значить в тысячу раз больше, чем мои уговоры.

— Вы так думаете? — громко отозвалась Мацуко.— Так вот должна вас разочаровать. Ваша послушная девочка — упрямица, каких поискать. Уж если ей что-нибудь не по вкусу или, наоборот, очень понравится, ее ничем не проймешь.

И Мацуко повторила свой рассказ, который Сёдзо уже однажды имел удовольствие выслушать, когда он с ней и Тацуэ обедал в ресторане близ Уэно.

— Но ведь такое постоянство чувств достойно похвалы!— вырвалось у Кидзу.— И какая замечательная определенность в ответах: либо да, либо нет. Никакого вилянья! Разве теперь это часто встретишь?

Легкое опьянение, в котором Кидзу был в начале вечера, постепенно стало проходить, но бокал пунша, а затем виски, поданное к чаю (Кидзу предпочел пить его неразбавленным), привели его в прежнее состояние. Он заявил, что среди светских дам и девиц, с которыми ему приходилось сталкиваться как репортеру женского отдела газеты, подобные натуры ему не попадались.

— По-моему, у японок,— сказал он,— есть серьезный недостаток — они бесхарактерны. И если Марико-сан действительно тверда в своих «да» и «нет», перед ней преклоняться нужно! — закончил он свою горячую защиту племянницы Масуи.

— Вы, видно, сговорились с Сёдзо-саном. Он твердит то же самое. Но ведь это только красивые слова. Попробовали бы вы быть с ней с утра до вечера, тогда бы, наверно, другое запели,— стала возражать Мацуко, почти слово в слово повторяя то, что она в свое время говорила Сёдзо.

И уже не обращая на Кидзу никакого внимания, она повернулась к Инао и спросила:

— Скажите, Инао-сан, вот если вы со временем женитесь на какой-нибудь девушке...

Тут она стрельнула глазами в Тацуэ и, широко растянув рот в улыбке, договорила:

— Понравится вам, если вы от жены будете слышать только «да» и «нет»?

— Н-да...— в раздумье протянул Инао. Поколебав-  шись, он все же ответил, что все, наверно, будет зависеть от времени, места и обстоятельств. Сидевшая с ним рядом Тацуэ лукаво посмотрела на него снизу вверх и, повернув свое прекрасное улыбающееся лицо к Кидзу, воскликнула:

— Вот вам классический ответ, Кидзу-сан! Что стоят по сравнению с ним ваши «да» и «нет»!

В тоне ее звучала откровенная насмешка, однако к ней примешивалась скрытая горечь, но даже такой сердцевед, как Кидзу, не мог разгадать истинные ее мысли. Слегка смущенный Инао с виноватой улыбкой достал из внутреннего кармана пиджака белоснежный носовой платок и отер влажный лоб.

В разговоре произошла заминка, но выручил Мидзобэ, затеявший с Маки спор о том, кто самая красивая из здешних дачниц.

Речь зашла о виконтессе Ато.

— У нее классическая японская красота,— говорил Мидзобэ.— Возможно, такой тип красавиц представляет интерес для традиционной школы, но мою кисть он не привлекает. Это совершенство, а к совершенному ничего не прибавишь. Я считаю, что художник должен красоту не передавать, а создавать. По-моему, это относится и к литературе. Вы согласны?

— Пожалуй, это верно,— согласился молодой литератор.