Лабиринт Ариадны

— Конбэ! — сказала я морю, подняв бутылку соджу со вкусом зеленого винограда, которой разжилась в супермаркете, пока представляла себя кореянкой.

Свежий и яркий его вкус — будто бы вовсе без алкоголя! — сыграл со мной злую шутку.

Допив бутылку до конца, я попыталась встать с песка и поняла, что недооценила коварство «легкого» напитка. Пришлось подниматься сначала на четвереньки и только потом на ноги.

Почему-то это меня ужасно рассмешило. Я так и смеялась, пока вызывала такси, смеялась в машине, вызывая ответную улыбку водителя — и особенно смеялась, когда швейцар открыл мне двери отеля и поклонился.

— Итадакимас! — пожелала я ему приятного аппетита по-японски, складывая руки в индийском жесте «намасте». Голова так приятно кружилась, что приходить в себя не хотелось совершенно. Поэтому я добавила шепотом и по-русски: — Вы Руслана не видели? Или Ника? Мне ни в коем случае нельзя попадаться им на глаза!

В ответ швейцар задвинул мне целую речь на корейском, на протяжении которой я кивала, улыбалась и медленно отступала в сторону холла.

И когда он на минуточку отвлекся, чтобы открыть дверь импозантному мужчине в длинном пиджаке, я со всех ног бросилась прочь.

В сторону зала, откуда доносилась заводная музыка. Это там наша вечеринка?

Я всего на минуточку загляну…

— Поймал! — прошелестел мне на ухо мужской голос в темноте среди мечущихся разноцветных огней и лучей лазера.

Глава семнадцатая. Безумие Ариадны

Очень глубокий, очень мелодичный, очень… мужской голос.

Если бы у Руслана был такой, я бы до сих пор была в него влюблена. Если бы у Ника был такой — не знаю, чем закончилась бы та ночь у меня в номере.

Но крутые кудри, белая футболка, широкие плечи — «лебедь». Или — журавль? Такой же далекий и недоступный. Только сейчас его руки на талии, а голос переливается из русского в английский:

— Потанцуем?

Если ему можно меня трогать, то и мне его — тоже? Вот что коварно шепчет мне соджу. До чего непредсказуемый напиток!

Закидываю синеглазому руки на шею и с наслаждением запускаю пальцы в тугие шелковые колечки кудрей. Они скользят по коже, упруго поддаются и тут же снова выстреливают пружинами.

Он смеется так, что сверкают в ультрафиолете белоснежные зубы на смуглом лице.

— Откуда ты знаешь русский? — задаю наконец давно напрашивающийся вопрос.

Переходя с английского, мы как-то незаметно соскользнули на «ты» и теперь уже неловко возвращаться обратно.

— Я не только русский знаю, — замечает он, покачивая меня ладонями совершенно мимо ритма музыки. — Греческий, грузинский, турецкий, казахский. Не считая, разумеется, английского, китайского и корейского.

— Разумеется… — смеюсь я, запрокидывая голову, и он склоняется к моей шее так близко, что на мгновение мне кажется, что его губы коснутся моей кожи. Но касается только свежее дыхание с запахом зеленого винограда, словно он тоже выпил соджу. — А сам ты откуда?

— С берега самого синего Черного моря, — и в его голосе слышно бурление волн говорливого прибоя. Он сжимает меня крепче и кружит, словно слышит в быстром бите музыки трехтактный вальс. — Я рад, что ты пришла.

— Я случайно! — признаюсь я, оступаясь и снова случайно утыкаясь лицом в его рубашку. — Мимо бежала.

— Хвостиком махнула, сердечко упало и разбилось, — опять смеется он, но в этот раз я слышу еле заметный гортанный акцент в его русском.

Действительно немного похож на грузинский.

Или на греческий? Никогда не слышала, как греки говорят по-русски.

Голова кружится, легкая-легкая, как шарик с гелием, музыка — лишь шум в ушах. Ничего не существует. Только твердые мышцы плеч под тонкой тканью белой рубашки, его пронзительные глаза, кудри, к которым сами тянутся пальцы — и ни единого упрека совести.

Черт, может, Руслан и прав насчет моей аморальности…

— Ариадна красивое имя.

Меня прижимают к стройному телу. Он такой высокий! Я задираю голову, чтобы снова поймать пронзающий насквозь взгляд.

— Особенно, если знаешь греческие мифы, — намекаю я.

— Я грек по крови. Понтиец.

— Ой! Я помню, это что-то интересное!

— Мы — истинные потомки древних греков, с начала времен жившие на южном берегу Черного моря, Ариадна.

— Ариадна жила на Крите, — с умным видом сообщаю я немного невпопад.

— Соседи, значит! — смеется он, и я смеюсь в ответ.

Какой-то дурацкий разговор, будто настоящую его версию мы ведем не словами.

А моими пальцами, которые касаются упрямых завитков на его шее.

Синими глазами, которые ласкают мои губы обжигающими взглядами.

Колебаниями маятников наших тел — мы то ближе, то дальше.

И кажется, что вокруг нас закручиваются стены лабиринта, затягивая в его центр, где мы вот-вот встретимся с чем-то очень опасным.

— Вина? — спрашивает он. — Еще потанцуем? Или пойдем куда-нибудь, где потише?

На последних словах ладонь на моей спине становится тяжелой и горячей, давит, заставляя наши маятники качнуться в унисон — друг к другу.

Мамочки!

Голова кружится, в ушах шумит, дыхания не хватает.