Лабиринт Ариадны

Гибельно щурятся глаза цвета моря, опушенные темными ресницами. Электрическое напряжение дрожит в пальцах, касающихся меня. Настоящий хищник.

Настоящий мужчина.

Властный и уверенный в своей правоте. Совсем как Руслан. Или Ник. Или мой брат.

— Бог ты мой! Что за чушь! Хватит! — я отталкиваю Диониса, и даже нахожу в себе силы не рухнуть в его объятия, едва ощутив ладонями налитые мышцы груди. — Я наивная дура, знаю! Но даже я могу чему-то научиться на горьком опыте! Не верить вашим обещаниями! Ничьим! Не лезть в эту ловушку! Уйди!

Я — то чудовище в глубине лабиринта, которое все старались спрятать, окружить десятками прочных стен, чтобы больше никто не мог туда попасть. Завладеть сокровищем. Сразиться с монстром. Увидеть меня настоящую.

Меня охватывает ужас — я вижу, как сдвигаются стены из древних, заросших мхом камней вокруг меня, запирая навсегда там, где никто не найдет. Не выведет на свободу по тонкой светящейся нити. Не отпустит.

— Хватит! — Я срываюсь на сиплый крик, так что вновь начинает саднить горло. — Хватит меня спасать! От вашего спасения только хуже! Ты отомстишь Русу, а он потом уничтожит меня! Ты отомстишь Нику, а он припомнит это в тот момент, когда ты наиграешься!

— Я не наиграюсь.

— Да все равно! Они найдут способ! Всегда находили! Даже когда брат… — захлебываюсь и прижимаю руки к груди, где сердце изо всех сил натягивает поводки вен и артерий, стремясь сорваться с них. — Даже когда он был самым страшным монстром! Те, кого он избил, все равно мне потом мстили! Вы… Защищаете! А потом я остаюсь… Одна…

Колени подкашиваются, и я почти падаю. Но Дионис успевает поймать меня у самого пола и подхватить на руки, как будто это самое естественное действие в мире.

Он садится на кровать, держа меня на коленях, и прячет в своих объятиях.

— Ты никогда больше не останешься одна, Ариадна, — его тихий шепот щекочет мое ухо.

— Это слова… — всхлипываю я. — Ты сам не веришь словам!

— Тогда прислушайся к моему телу.

Горячие руки сжимают меня так крепко, что кажется — не вырваться. Мне тепло в этом коконе, но тревожно — вдруг он больше никогда меня не отпустит?

Горло перехватывает от ужаса. Снова ловушка?

Снова сидеть в глубине лабиринта, отрезанной от всего мира, пока он распоряжается всем, что у меня есть, даже именем?

Мой взгляд падает на бутылку с розовым вином.

«Улыбка Ариадны».

Он тоже?

Дергаюсь, пытаясь выбраться на волю, готовая ко всему. И Дионис раскрывает объятия. Стены расступаются, позволяя мне делать, что я хочу.

Беру в руки бутылку и… не знаю, что делать дальше. Как ему сказать?

— Тебе нравится? — спрашивает Дионис. — Хочешь попробовать?

— Нет, — говорю я. — Нет. Я не хочу улыбаться с этикетки вина. Но…

Разве я могу запретить ему? Ариадна — это не только я. Это еще и героиня древнейшего мифа, этим именем может распоряжаться кто угодно. К тому же в паспорте у меня сейчас совсем другой набор букв.

— Хорошо, — говорит он, протягивая ко мне руки. — Попрошу отца назвать вино иначе.

И все. И все?

Медленно ставлю бутылку обратно на стол, чувствуя, что победила слишком легко. Как будто со мной никто и не собирался сражаться.

Забираюсь обратно на колени к Дионису, обхватываю его шею и вдыхаю с кожи запах солнечных виноградников. Утыкаюсь мокрым носом и рыдаю в ямку на плече, где под моими губами бьется сильный пульс.

Он ничего не говорит — лишь молча качает меня на руках, гладит ладонями по спине, целует в волосы и жарко выдыхает. Когда меня начинает бить дрожь — объятия смыкаются крепче.

— Вот это… Это тебе нужно? — вытираю мокрые щеки о его плечо и поднимаю зареванное лицо, чтобы окунуться в глубокое море глаз. — Мои истерики? Или все же та, другая Ариадна? Шлюшка, что трахалась с тобой до утра?

— Мне нужна ты… — голос звучит странно глухо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ И я вдруг пугаюсь, что уже утомила его своей истерикой, что сейчас он решит, что ему и правда это все не нужно — и уедет, оставив меня разбираться с руинами на месте своей жизни.

Но тут же, в то же самое мгновение, я понимаю, что если он и правда уедет — значит, я была права, что не верила. А значит — жалеть не о чем. Лучше как-нибудь справлюсь сама, чем вновь поверю очередному начальнику, который выкинет меня сразу же, как только возьмет все, что ему интересно из моих «никому не нужных» идей.

Но Дионис разворачивает меня к себе, кладет руку на затылок и прижимается к моему рту. Его губы собирают всю соль с моих губ — нежно и уверенно.

— Я заберу тебя с собой, Ариадна. Сделаю своей женой как можно скорее, чтобы ты стала моей семьей и больше никогда не оставалась без защиты.

— Я никуда не поеду.

Мое упрямство уже должно разозлить его. Руслан ненавидел, когда я плакала, ненавидел, когда я спорила с ним, ненавидел, когда имела свое мнение.

Ник не кричал на меня в ярости, когда я расстраивалась или не соглашалась с ним, но его так сильно это раздражало, что он потом весь вечер едва цедил слова, а на следующий день не приходил.

Дионис говорит спокойно: