Лабиринт чувств

У меня память Кирэ просыпалась постепенно и проявилась полностью лишь когда мне исполнилось 14 лет. И всё, что я видел вокруг, так разительно отличалось от того, что повседневно проецировалось в голове. В колледже, где я учился, преподаватели поражались моим познаниям. Однажды на уроке физики я проговорился, что знаю, как создать объёмную фотографию, трехмерное изображение, то есть обычную для сегодняшнего дня голограмму. Однокашники подняли меня на смех. В ярости я подбежал к доске и в считанные секунды нарисовал схему получения такой голограммы. Схему, которую лишь в 1948 году предложил известный физик Габор. Но и в 1948 году до её реального воплощения путь был далёк, так как требовался свет, ярче солнечного. Сегодня мы называем его лазером. Я тогда же сказал, что знаю, как получить и этот источник света. Надо мной продолжали смеяться, а учитель призадумался… На следующий день ко мне домой явились три благообразных джентльмена, но я сразу догадался, из какого они ведомства, и обратил всё в шутку. Меня не скоро, но как будто бы оставили в покое. Однако мне надо было рассказать людям о Кирэ. И вот тогда я пришёл к тебе, Джо. Вывеска научной фантастики меня вполне устраивала. Она спасала меня от щупальцев военщины и давала возможность подготовить людей к необычному: Кирэ мог вернуться!..

Ты, дружище, всегда спрашивал, как мне удается с такой убедительностью описывать жизнь Аура? Теперь ты знаешь, в чём дело. Веками фантастическая литература исходила из нашего, земного представления инопланетной жизни. Я же писал, основываясь на своих реальных знаниях Аура. В каждой моей повести не было ничего земного: природа, разум, наука и культура — всё аурианское. В конце каждой повести я помещал специальный словарь, теперь уже все читатели могут довольно сносно говорить по-ауриански, и это стало модно.

Иллюстрации к повестям тоже никто не выдумывал, я делал их сам. Ведь никакой художник не сможет обрисовать жизнь Аура так, как видел её я в своей памяти, то есть в памяти Кирэ.

И вот последняя моя рукопись. Но она самая важная, Джо. Если раньше я давал лишь хронику исторического развития Аура, то на этот раз я описал социальное его общество, ведь оно прекрасно!..

Я понимаю, что у тебя с этой рукописью будет немало хлопот и осложнений. Может быть даже закроют твой журнал. Но всё равно, надо непременно опубликовать её. У нас должны знать, что идеалы общества, которое строит Россия, не утопия — они уже стали действительностью на Ауре. Таки внимательно следят за нашей голубой планетой и готовы протянуть землянам братскую руку дружбы. Теперь только от нас зависит, как долго мы будем в самоизоляции. Пора уже перестать бряцать по-дикарски оружием. Ты меня понимаешь?

Артуро медленно поднялся.

— Так я могу быть спокойным? Напечатаешь? Ведь ты и без того заработал на мне кучу денег. В случае чего откроешь какой-нибудь новый журнал… Ну, вот и хорошо. Я всегда считал тебя славным парнем, дружище: Прощай!

— Подожди. А что же всё-таки с твоей памятью? Ты и сейчас мог бы начертить что-нибудь этакое?..

— Конечно. Мне известно многое, о чём я пока умалчиваю. Но вот что теперь происходит на Ауре — я не знаю. Ведь, память — только память. Другое дело, если бы мы установили прямой контакт с Ауром… Ну, я пошёл. Салют, Джо!

Несколько секунд редактор задумчиво следил за ним в окно. Потом решительно снял трубку телефона и набрал номер.

— Алло!.. Генерал Диас?.. Да-да, это я. Вы оказались правы. Он действительно многое знает… К сожалению, симпатизирует красным… Во всяком случае, дальнейшее его пребывание на свободе весьма опасно для нашей демократии. Он мне тут такое плёл о России… Да- да, я всегда к вашим услугам.

Редактор положил трубку, взял со стола рукопись Артуро, поднес её к корзинке с мусором и брезгливо разжал пальцы.

— Деньги есть деньги, — проворчал он, — и лучшего идеала нам не надо! Вот так-то…

А за окном белым кружевом распускался жасмин. И аромат его был как-то по-особому густым и острым.

1978 г.

Город

Быстров осторожно выглянул изза скалы. Охранник был совсем рядом. Его длинная, по колено, рубаха покрылась слоем пыли и казалась изза этого серой. За широкий кожаный пояс заткнут короткий меч. Быстров включил телекамеру, и Толя Винер, ждущий его в рубке «Спасателя», поспешил уменьшить звук. Над карьером стоял непрерывный грохот. Сотни рабов в одних набедренных повязках рубили кирками камень, группы носильщиков таскали его в огромных корзинах наверх и сваливали на телеги. Когда телеги наполнялись, рабы, впряженные вместо лошадей, волокли их по отшлифованной тысячами босых ног дороге к Городу. Карьер напоминал огромную чашу, по краям которой торчали неподвижные фигуры охранников.