Лабиринт Химеры

Заснуть в эту ночь Сыровяткин не мог. Перед глазами вертелось увиденное. Он вернулся к больнице, где поставил дюжину городовых из имевшихся в его распоряжении двух десятков, и сидел на лавке до утра. Усталости он не чувствовал. А когда увидел, как по дороге к больнице стремительно приближается полицейская карета с двумя пассажирами, впервые ощутил слабое облегчение.

Из коляски вышел плотный молодой господин с роскошными усами и другой, неприметный в черном костюме. Тренированный глаз полицмейстера примерно угадал роли. Тем более черный, как он окрестил меньшего, старался держаться незаметно. Сыровяткин поспешил к крепышу, отдал честь, представился и даже, на всякий случай, вытянулся по струнке. Хоть и не знал чина приехавшего. Ему протянули крепкую упругую ладонь, которую Сыровяткин пожал не без удовольствия.

— Ванзаров, сыскная полиция.

Эту фамилию полицмейстер слышал, что-то такое доносили полицейские сплетники. То ли лучший сыщик столицы, то ли известный интриган-выскочка из министерства. Да какая, в сущности, разница.

Черный господин предпочел держаться в отдалении, ограничившись кивком. Полицмейстера и это устраивало. Главное, что забота теперь легла на столичных господ. А его уже дело маленькое.

Ванзаров окинул взглядом городовых, топтавшихся на некотором отдалении.

— Это зачем?

— Произвели оцепление, — ответил Сыровяткин.

— Зачем понадобилось оцепление?

Внятного ответа у полицмейстера не было: нельзя же сказать, что ему надо было хоть что-то предпринять.

— Место преступления находится здесь?

— Никак нет…

Сразу давить на местную полицию Ванзарову не хотелось. Еще могла пригодиться.

— Раз так, значит, так… — примирительно сказал он. — Куда поместили тело?

— Тело? — удивленно повторил за ним Сыровяткин. — Какое тело?

— Тело жертвы, — как можно мягче сказал Ванзаров. — Надеюсь, оно в мертвецкой?

— Никак нет, на второй этаж поместили.

— У вас мертвецкая на втором этаже находится?

— Зачем же мертвецкая на втором, — проговорил Сыровяткин, чувствуя, как взгляд Ванзарова буравит ему лоб. — У нас, это, как принято…

— Полицмейстер, куда жертву дели?

— На койку определили…

— Она что, жива?

— Предположительно… — сказал Сыровяткин, холодея спиной.

Ванзаров вопросительно посмотрел на господина в черном. Тот дал понять, что удивлен не меньше, а сведения, которые были в его распоряжении, переданы в точности.

— Значит, второй этаж, — сказал Ванзаров, направляясь в больницу.

Сыровяткин покорно следовал за ним.

9. Некоторые чудеса медицины

Градская больница Павловска и отдаленно не походила на храм медицины. Скорее, на памятник скудным средствам, выделяемым на народное здравие. Стены, по обычаю нашей страны выкрашенные неопределенного цвета краской, облезлые потолки и скрипящие половицы коридора. Зато лестница была каменной и прочной, хоть вся в щербинах и ямках.

На втором этаже в коридор выходил ряд дверей, помеченных номерами. У дальней стены на шатком стуле сидел господин расплывшегося вида. Мутный взгляд его блуждал в необозримых высях, пенсне держалось под острым углом, а бороденка торчала репейником. Ворот рубашки был широко распахнут, галстук повязан кое-как, а брюки измяты до удивления.

— Главный врач Дубягский, — подсказал Сыровяткин. — Сильно переживает произошедшее.

Запах от переживаний ощущался издалека. Рядом с больным врачом держался мужчина в относительно белом врачебном халате, тесемками завязаннном на спине. Голова его была выбрита до синевы, нос слегка подбит, а щеку поддерживала повязка, что говорило о непроходящей зубной боли.

— Санитар Шадрин, — с презрительной интонацией сказал Сыровяткин. — Я приказал ему остаться в качестве свидетеля.

— Благодарю за предусмотрительность, — ответил Ванзаров.

Полицмейстер забежал вперед, открыл дверь палаты № 6, предпочтя держаться позади. В палате имелось большое окно и четыре кровати. Три из них были застланы казенными одеялами. Четвертую занимала лежащая на боку барышня, прикрытая простыней по самую шею. Густые черные волосы ее были разбросаны по подушке. Глаза приоткрыты, рот растянут в широкую улыбку. Особа казалась захворавшей, но вполне живой: на щеках цвел густой румянец. Рядом с кроватью сидел господин во врачебном халате. Его Ванзаров быстро изучил при помощи моментального портрета: характер спокойный, выдержанный, аккуратист до щепетильности, ногти тщательно обработаны, галстук завязан ровно и правильно, очки в золотой оправе, чистые. Он назвался доктором Затонским.

— Барышня жива? — спросил Ванзаров.

— Как ни удивительно, — последовал ответ.

— Что-нибудь говорила?

— Нет, только все время улыбается.

— Каким образом вам удалось привести ее в чувство?

— Я ничего не делал, — ответил доктор и повторил: — Ничего.

— Почему не оказали ей помощь?

— Посмотрите сами, — сказал Затонский и отдернул простыню. — Что я могу сделать в подобной ситуации? Какое лекарство прикажете дать?