Лабиринт Мечтающих Книг

Он капнул немного льняного масла в деревянную откидывающуюся пасть крокодила, сделав при этом несколько смешных движений, которые выдали в нем ловкого кукловода, потом отложил куклу в сторону и продолжил свое утомительное движение вперед. Кородиак напомнил мне попугая с роскошным оперением, сидящего в золотой клетке, что постоянно прыгает от одного края своей жерди до другого и вечно что-то тараторит, потому что ему нечего больше делать. Следовало ли мне его опасаться или сочувствовать? Я все еще этого не знал. Он ухватился за одну из веревок с узлами и целеустремленно направился в мою сторону вдоль верстаков и шкафов с выдвижными ящиками. Я вынул свой блокнот, чтобы произвести впечатление профессионального отношения к делу, но потом мне пришло в голову, что он все равно ничего не видит.

— Может быть, мы начнем просто сначала, — предложил я тоном чванливого журналиста. — Как вы пришли в пуппетизм? Как попали в Книгород?

Кородиак разложил на столах несколько инструментов, проползая мимо них, смахнул на пол строгальную стружку и положил на стопку бумаг свинцовую гирю. Казалось, его не знающие покоя руки живут собственной жизнью. Они постоянно ищут какое-то занятие и привлекают мое внимание. Это было совершенно правильно, потому что благодаря этому я не смотрел в его мертвые глазницы.

— Ну, — начал он, — я не знаю, насколько хорошо информированы вы об истории Книгорода и соответственно о семейном древе рода Смейков.

— О последнем я знаю только, э-э-э… очень мало, — солгал я без зазрения совести.

Продолжив свой путь, Кородиак схватил небольшой комок пластилина и своими проворными ручками стал лепить из него небольшую головку, которая чем-то напоминала его собственную.

— Что ж, возможно, вы, тем не менее, слышали о моем коварном племяннике Фистомефеле Смейке, — сказал он. — Паршивая овца в нашей семье. Его имя и его историю знает в Книгороде каждый ребенок.

Он бережно отложил в сторону модель головки.

— Разумеется, — ответил я.

Он назвал Фистомефеля своим племянником? Но ведь тем самым он подтвердил, что он действительно Хагоб Салдалдиан! Но это было совершенно невозможно, черт подери! Даже если чисто внешне он соответствовал общепринятым суеверным представлениям о воскресших существах! Но я не верил в привидения. И почему тогда он называл себя «Кородиак»? Это все не имело никакого объяснения. Я постарался оставаться максимально безучастным и спокойным, но это становилось все сложнее. Больше всего мне хотелось крикнуть ему: «Я — Хильдегунст Мифорез, и я видел твой проклятый труп в катакомбах! Как ты это объяснишь, маэстро?» Но вместо этого я рисовал бессмысленные завитки в своем блокноте только для того, чтобы что-то делать.

— Значит, Фистомефель вам знаком, — пробормотал он, перехватывая ловкими ручками другую веревку, — небольшая корректировка курса в моем направлении. — И имя Хагоб Салдалдиан, вероятно, вам неизвестно.

Я решил, что лучше всего на этот вопрос не отвечать вовсе, но и он не ждал моей реакции.

— Да, этот несколько сложный аспект семейной истории Смейков сегодня вряд ли кого-то заботит. Лишь очень немногих может заинтересовать история, которая старше, чем вчерашний день. Вот так. Если быть кратким, то ситуация такова: Хагоб был моим братом, который в свое время был убит Фистомефелем коварным и жестоким способом по низменным мотивам. Получение наследства путем обмана из корыстолюбия. Это, собственно говоря, все, что я хотел бы сказать по этому поводу. Если хотите, вы можете прочитать об этом в анналах города! Это неприятная история, которая на все времена покрыла позором семью Смейков, и я не хочу здесь раздувать ее дальше. Это не имеет ни малейшего отношения к пуппетизму, да и ко мне, собственно, тоже. Хагоб Салдалдиан Смейк был моим братом-близнецом, если быть точным. Мы были похожи друг на друга, как две капли воды, сказал бы я, пользуясь старым метафорическим клише. Даже наши способности были сходны. Это ловкие руки. — Он поднял пару ручек вверх и помахал ими.

Близнецы! Батюшки мои! Простой случай биологического дефекта! Безобидный генетический курьез! И я сразу же вновь подумал, что потерял рассудок! Моя ипохондрия постепенно достигла тревожных размеров. Пожалуй, мне следует проконсультироваться с хорошим неврологом. Боже мой! Не могу сказать, что у меня сразу упал камень с сердца — для этого возникшие обстоятельства, а именно то, что спустя все эти годы передо мной оказался живой Смейк, были слишком тягостны, — но я несколько расслабился соответственно ситуации. Хагоб и Кородиак были однояйцовыми близнецами! Это, конечно, объясняло многое.