Лабиринт призраков

Давид Мартин принадлежал к числу тех, кто не стареет. Внешне, во всяком случае. Многие не преминули бы пошутить, что он, наверное, заключил договор с дьяволом. Многие, но только не я, поскольку знала, что в очарованной своей душе Давид верил, что так и было, хотя его личный бес являлся персонажем вымышленным, поселившимся на задворках сознания под именем Андреаса Корелли, парижского издателя. Зловещий образ, написанный темными красками, казалось, вышел из-под пера самого Давида. Но в мыслях Давид не подвергал сомнению, что Корелли нанял его для написания сатанинской книги, фундаментального текста новой религии, проповедующей фанатизм, ненависть и разрушение, которая подожгла бы весь мир. Эти и многие другие галлюцинации опутывали его, как вериги, однако ничто не могло поколебать уверенности Давида, что книжный бес охотится за ним. Ведь он, глубокая личность, эрудит и умница, не нашел ничего лучше, чем обмануть дьявола и, нарушив договор, в последний момент уничтожить очередной “Malleus Maleficarum”[70]. Вероятно, причиной тому была благодать, исходившая от его невыносимой ученицы: прозрев, он увидел свет и отрекся от пагубных замыслов. Вот для чего нужна была я, прекрасная Исабелла. Не доверяя никому и ничему, а тем более счастливому случаю, я все же надеялась, что моих девичьих чар и времени, проведенного вдали от тлетворной атмосферы Барселоны (где его к тому же искала полиция), окажется достаточно, чтобы Давид излечился от помешательства. Но едва заглянув ему в лицо, я поняла, что четыре года странствий в неведомых краях не помогли. Как только он улыбнулся мне и сказал, что соскучился, сердце мое дрогнуло, я расплакалась и прокляла судьбу. Ему стоило лишь погладить меня по щеке, и я почувствовала, что по-прежнему люблю своего персонального Дориана Грея, сумасшедшего избранника, единственного мужчину, кому готова была позволить делать со мной все, что он пожелает.

Я не помню, о чем мы говорили. Первые мгновения расплываются в памяти. Воздушные замки, которые я настроила в воображении за годы отсутствия Давида, обрушились на меня в пять секунд. И с трудом выбравшись из-под обломков, я сумела лишь нацарапать коротенькую записку Хуану, положив ее на видном месте около кассы: “Я должна уехать. Прости, любовь моя. Исабелла”.