Лабиринт (сборник)

Он помнил, помнила она– скандалы и крики, истерики и упреки, среди которых они искали губы друг друга, и в приливе бешенства падали в объятия, энергетически заряжая себя и пьянея от смеси чувств, эмоций, нервов… и еще чего-то, чему нет определения, но что пьянит и отключает психику. Они по молодости еще не знали, что экспансия на личность любимого человека, желание завладеть до конца его мыслями, чувствами, привычками всегда приводит к разрушению. Человеку не дано завладеть Судьбой ближнего, и в любом подчинении присутствует горькое отторжение. Сжатая пружина дала обратный ход и еще непостроенное Счастье – вдребезги, на миллиарды осколков… Чтобы потом, через столько лет, стоять под дождем, не отпуская друг друга.

– Давай сегодня устроим праздник…

– Отметим нашу встречу, отменим все, что связано с нами и знаем только мы…

– Выбирай, куда едем? Ну, решай…

– Невозможно….

А память прокручивает их Прошлое снова и снова, как полустертый черно-белый фильм в стиле ретро.

* * *

Первая встреча, случайная, неназначенная, произошла на самом известном в городе перекрестке, в тени плакучих ив и в брызгах музыкальных фонтанов. В то далекое, жаркое майское лето студенты архитектурного во время сессии, умирая от жары, составляли шпаргалки и учили билеты прямо в струях фонтанов. А потом шумной толпой шли есть мороженое пломбир со взбитыми сливками в только что открывшийся молочный бар «Кристалл». И вдруг… Click!!! Долгий бесконечный взгляд, глаза в глаза, короткое замыкание и… Ломается трехмерное пространство… “Химия“– как сказали бы сегодня наши умные дети.

* * *

Они идут мимо мраморного памятника Тарасу Шевченко. В группе героев скульптурной композиции выделяется молодая, красивая и очень живая Катерина, с младенцем на руках, – несчастная, обездоленная муза украинского поэта. Скорбное лицо, всезнающий взгляд Богородицы… Сикстинская Мадонна. Она, неземная и вечно юная, бредет по острым камням испытаний, не зная, что молоденькая балерина, позировавшая в 35-ом известному скульптору уже успела состариться и длинными зимними вечерами пьет чай с рябиновым вареньем с мамой подружки Тани. И все, что осталось у бывшей актрисы, сыгравшей на сцене сотни ролей, – одна ее единственная роль в мраморе. Лина и Сергей любили бывать в этом старомодном, сохранившемся после всех революций и войн, особняке, затерявшемся в кварталах современного города. Листали чужие альбомы и пожелтевшие афиши, среди старинных картин, случайно уцелевших вещей, у давно потухшего камина слушали рассказы о довоенном городе, в котором жила девочка-балерина, когда была безумно любима и знаменита.

Нет уже давно Таниной мамы, бесшумно ушла балерина, где-то в других, далеких странах живет и очень давно не пишет и не звонит подружка детства Таня. Но каждый раз, проходя мимо мраморного памятника, Лина чувствует на себе взгляд Катерины, которая помнит ее и Сергея вместе в то, самое лучшее на свете, их лето. Сквозь точеные мраморные черты, вдруг, проступает лицо живой, старой женщины, которая что-то важное хочет сообщить Лине.

Но – Мистика! На площади всегда так многолюдно и Лина никогда не слышит ее слов.

* * *

Дождь усиливался, переходя в мокрый снег, а они все стояли на ветру…

– Где же ты была столько лет? – Сейчас все было бы по-другому. – Еще не поздно все начать сначала. – Господи, не потерять бы снова… – Как все по-разному: с тобой и без тебя… – Я ждала… – Не уходи!

– Завтра с утра, ровно в девять, у меня свободный день. Сможешь?

– Да, да! Конечно! Смогу!!!

Они никак не могли расстаться, разъединить губы, руки, судьбы.

* * *

А назавтра, выкуривая третью сигарету, в тщательно продуманном макияже, в своем любимом лайковом костюме бирюзового цвета, Лина растерянно стояла у зеркала в прихожей, не решаясь выйти навстречу Сергею. Назначенное время уже давно прошло, а она все стояла у двери в прихожей. И не было ни радости, ни горечи, не было чувств, не было слез… Может, это и был наркоз Времени?

Сергея не удивило, что она не пришла: скорее, он был к этому готов. Его, конечно, зацепило и, возможно, обидело, что она заставила так бесцельно долго себя ждать. На бешеной скорости он уверенно лавировал в потоке машин, удаляясь от перекрестка их несостоявшейся встречи. На душе было спокойно и легко, как никогда. И это ему самому показалось предательством – странным и неуместным.

* * *

А тем временем на безупречно-белом фарфоре перевернутой чашки проступили загадочные кофейные разводы, которые неожиданно сложились в стихи, написанные задолго до их первой встречи: